— Нет, — ответил Билл и вздохнул. — Я хотел, чтобы все увидели, как драконы жгут фургоны с казной. Это важно. Из-за свинца.
Балур решил, что в общем-то объяснение ему не так уж и нужно и лучше попросту проломить Биллу голову. И сжал кулаки.
— Ох, стойте! — закричал Билл, воздев руки. — Я совсем забыл. Извините! Конечно же! Я такой идиот!
Балур глянул на Чуду — а как отреагирует она? На ее костяшках плясали огоньки. Ящер кулаков не разжал, но с приближением к Биллу решил погодить.
— Мы сказали всем, что драконье пламя превращает золото в свинец, — сообщил Билл.
— Но оно не превращает, — быстро сказала Чуда.
— Конечно нет. Но ведь солдаты этого не знают. Они знают лишь то, что все говорят про недостачу золота у драконов, а объяснение, которое у всех на языке, — превращение золота в свинец из-за драконьего огня. Затем мы выгоняем фургоны в поле, и все видят, как драконы плюют огнем на золото. А потом все видят свинец. То есть вдруг исчезает главная причина, по какой собралось войско Консорциума. Все понимают, что их бессовестно кинули засранцы-драконы. Но все уже знают и то, что крылатые чудища смертны, — благодаря черепу, который наши весь день таскают перед строем. Все готовы к драке. Все взвинчены. И когда видят и драконов, и их обман — начинается веселье.
— Но вы же были управляющими теми фургонами, — сказал Балур. — Драконы их уничтожают, и все в сути видят твою смерть тоже.
— Что мне показалось разумным, — развил наблюдение Билл, — поскольку лучший способ прекратить настойчивые поиски — это умереть пред желающими тебя отыскать.
— Но если бы ты умер, то и оставался бы суть мертвым, — настойчиво сказал Балур.
— Да, — согласился Билл.
— Но ты не мертвый.
— Да, — снова согласился Билл.
— И это снова подводит нас к вопросу «как», с которого и началась дискуссия, — подытожила Чуда.
— А-а, ну конечно. В общем, если лошадь взбесилась от страха и ее направляют в рассерженную армию, а следом несутся драконы, то рано или поздно становится ясно: лошадь будет нестись сама и ею больше не нужно править. Тогда можно спрыгнуть, и пусть все идет своим чередом.
— Именно потому и следовало рассказать мне о гребаном плане! — сказала Летти с таким пылом, что его хватило бы на прожарку изрядного бифштекса.
Острое чутье Балура снова обнаружило недосказанное.
— А если ты суть не знала о плане, как была узнающей, когда прыгать? — осведомился ящер у Летти.
— Потому что этот осел, — сказала Летти, тыча большим пальцем в сторону Билла, — прыгнул на мой фургон, стащил меня с него и своим телом смягчил мое падение. Это единственная причина, по какой он еще жив, — добавила Летти чуть менее свирепо.
— Но ведь сработало, — заметил Билл, пожимая плечами.
— Осел! — сказала Летти.
Но Балур видел: она улыбается.
Чуда, однако, не улыбалась совсем.
— Сработало? — обиженно усомнилась она. — То есть ты запланировал, что Балур обвалит дракона в кратер и уничтожит все золото, о котором ты так беспокоился?
Балур самодовольно ухмыльнулся, затем пытливо глянул на Летти. Та закатила глаза.
— Ну ладно, — сказала она в ответ на его оскорбленный взгляд. — Я согласна: прилететь на драконе в вулкан, а затем выйти живым и здоровым, оставив дракона трупом, — это весьма впечатляюще.
— Я не вышел, а вылетел в печеной драконьей голове, — уточнил Балур. — Это суть именно то, что барды зовут гребаным героическим эпосом.
— Гребаные барды, — подытожила Летти, пожав плечами.
Ухмылка Балура опять стала серьезной угрозой целостности его головы.
— Честно говоря, как раз это и не было частью плана, — признался Билл.
— В самом деле? — усомнилась Чуда, изобразив такое удивление, что брови едва не покинули лоб.
— Никоим образом — лишь намеком либо предположением, — заверил Билл.
— Ты рассчитывал, что мы сможем зайти в вулкан и унести все до последнего пенни? — задала наводящий вопрос Летти и метнула в сторону ящера очень недобрый взгляд.
Билл кивнул снова.
Но все же продолжал неприлично ухмыляться. И Летти вовсе не была взбешена настолько, насколько Балур ожидал бы в такое время и при таких обстоятельствах.
Впрочем… Летти может казаться спокойной и милой, если она уже приставила нож к спине ничего не подозревающего бедняги и готовится вырезать
