На Монзырева было страшно смотреть, казалось, он постарел в течение часа. Лицо осунулось, приобрело сероватую бледность человека, давно не видевшего лучей солнца, нос заострился, и только глаза пылали огнем.
– Говори! – велел он Славке, ученику Вестимира.
– Они пришли с запада, поднялись по реке на двух лодьях, по виду купцы. С надвратных башен охрана заметила их еще издали. Спокойно подошли к пристани, закрепили канаты. На лицах доброжелательные улыбки играют. В терем прибежал посыльный от начальника дежурного наряда, доложил, мол, приплывшие купцы приглашают прийти посмотреть товары, в крепость заходить не будут, уплывут дальше по реке.
Славка кулаком смахнул набежавшие из глаз слезы, из-под приспущенных век виновато глянул на сидевшего за столом Николаича. Даже сейчас, в кругу своих соратников, внимательно слушавших отрока, он казался одиноким, отделившимся невидимой стеной ото всех. Славке стало не по себе от его одиночества.
– Говори, – снова произнес Монзырев.
– Вестимир хотел отправить посыльного обратно с наказом, что селище не нуждается в привезенных товарах. А тут Галина воспротивилась, говорит, что после печенегов селище могло бы продать кучу железного хлама купцам, на худой конец обменять на что-то полезное. На все протесты волхва самой остаться в тереме ответила – нет. Вы же знаете, Анатолий Николаевич, характер Галины. Передала Людмиле на руки Ольгушку и пошагала к варяжским купцам. Ну, дед по-быстрому собрал два десятка воинов и побежал за ней вдогонку. Нагнали мы ее, считай, уже за крепостной стеной. С ней уже Боривой был и пятеро ее подручных хозяйственников. Подходим к судам, представляемся чин по чину, слышу мысли у купцов совсем не купеческие, да и не купцы это вовсе – датчане. Понимаю, худое задумали. Я к Вестимиру поближе, шепчу: «Деда, это бандиты, нурманы. Грабить пришли». А Галка уже у борта, смотрю, в коробочку ее берут, так аккуратненько. Вестимир меня толкнул, говорит тихо, беги, мол, поднимай наряд и людей всех поднимай. Я мимо своих прошмыгнул и подался к крепости, а за спиной слышу уже и бой идет. Тут меня стрела их в плечо-то и клюнула, лучник в левую лопатку целил, да помешал видать кто. Поняв, что таиться больше не надо, заорал еще издали: «Закрывай ворота!» А у ворот уже тоже свалка. Сторожа, пока на купцов глазела, прощелкала момент, когда к ним по земле вороги подобрались.
Славка опять засопел, припомнив резню у воротного проема. В горнице терема послышался возмущенный ропот присутствующих.
– Козлы, как слепых котят повязали, – высказался Горбыль.
– Их, Саня, не повязали, их, как баранов, порезали, – не согласился Андрей.
– Тихо! – повысил голос Монзырев и бросил взгляд на Славку, хрипло произнес: – Говори.
– Бой шел уже в крепостных пределах. Чем-либо помочь своим я уже не мог, протиснулся мимо дерущихся и к терему побежал со всех ног. Заскочив в терем, за считанные минуты собрал всех, кто был в нем, почти пинками заставил бежать к северным воротам, встречных на пути пристраивал к остальным.
– В лес уводил?
– Нет. Дед всю жизнь, считай, волхвом проработал и, если про священную дубраву на время все забыли, он помнил и мне втолковал, что в случае чего, тропа в нее протоптана. Надо только идти по ней, не веря глазам своим, это как голограмма у нас в будущем – видишь одно, а потрогать нельзя. Плохие предчувствия у деда были. Так по тропке полторы сотни баб и детей вывел к капищу, а найти нас там, в невидимом лесу, уже никто бы не смог. Даже вы. Это я вас углядел, потому и вышел.
Анатолий Николаевич встал с лавки, подойдя к пацану, обнял его, прижав голову к своей груди.
– Спасибо, Слава.
Парень поморщился, ладонь боярина прижала раненое плечо, но он даже не ойкнул, понимая, что Монзыреву сейчас во стократ больнее, чем ему самому. Погибла Галина, его нечаянная любовь, мать его ребенка. Погиб Вестимир, друг и соратник, человек одной с ним крови. Погибли жители селища, ставшего для них, пришлых, родным. Погибли воины, защищавшие крепость до последнего вздоха, осознавшие то, что только мертвые сраму не имут.
Монзырев втоптал свои мысли, свои переживания, свои горе и печаль глубоко, на самый низ души. Потом, оставшись один на один со всем этим, запершись в комнате, можно дать выход эмоциям, а сейчас делать этого нельзя. Люди, окружающие его, конечно, все поймут, но сам он этого допустить не может. Такова доля вождя.
– Сашка!
– Да, командир?
– Боярин Вадим со своими людьми размещен?
– Да. Воины в казарме, она все равно пустует. Самого боярина на постоялый двор определили. Рвался к тебе, Андрей не пустил, сказал, что у тебя жена погибла и тебе надо побыть одному.
Услыхав про Галку, Монзырев замолчал, глаза сделались пустыми, потухшими. Встрепенулся, взял себя в руки.
– Галину не нашли?
– Нет. Боривой рассказал, когда его вязали, Вестимир с посохом в сечу полез, его и зарубили. Твоя, как кошка, попыталась одному из нурманов глаза выцарапать, он ее железным наручем в висок и приложил. Упала в реку, а там течением ее, видать, и отнесло куда в омут. Ты уж извини, командир, за
