стойбищу подошли уже, когда небо серело, а луна стала прозрачной. Казалось бы, самое то! Остановились в ожидании Павла, разглядывая место, где предстояло поработать в поте лица.
Так как в племени проходил перегон скота на новые пастбища, аборигены юрт практически не разворачивали. Стойбище представляло собой окружность, составленную из повозок, поставленных задними бортами к передним. Все что можно было разглядеть издали, в сером мареве наступавшего утра, – это то, что борта на повозках были высокими, сами повозки стояли на больших колесах и были крытыми.
Обозначился Павел, присел рядом с командиром, вздохнув, доложил:
– Задание исполнено, Петрович. Стойбище богатое, семьдесят три повозки насчитал. Возле каждой десятой, по два человека полусонной охраны, все- таки дело под утро. Я там два наряда снял. Пришлось, заподозрили неладное. Собаки у них, видите ли, куда-то задевались. Поэтому заходим слева, отсюда метров триста, я покажу.
– Веди, Сусанин.
Насколько было возможно, передвигались, пригнувшись к земле, потом поползли. Пролезли внизу под повозками. Внутри лагеря находились стреноженные ездовые лошади, создающие незначительный, привычный для уха кочевника, шум. Лагерь спал. Выползая из-под повозок, рассыпались парами прямо, вправо, влево. Лошади, почуяв запах и присутствие чужаков, всхрапывали, кося глазами, скучковывались друг к другу.
Небо светлело на глазах. Еще недавно угадывающиеся силуэты караульных, сидевших привалившись к бортам на небольших платформах, закрепленных между собой, превращались в хорошо видимые мишени. Прохлада утра их явно бодрила, некоторые даже переговаривались друг с другом, кое-кто, привалившись к борту, укутав себя стеганым халатом, бессовестно спал, не ожидая ничего плохого от нового дня. Заржала лошадь на центральном пятачке. «Пора». Сашка тихо свистнул, уже не слишком переживая, услышит ли кто из посторонних. К бытовым шумам лагеря прибавились посторонние звуки: шорохи, стон, шум упавшего тела, с правой стороны возня, попытка поднять тревогу, хрип. И снова тишина, только лошади подняли возню. Прислушался. Все тихо.
Чувство внутреннего дискомфорта глодало душу.
«Караул уничтожен, кочевье спит. Что делать дальше? – пристально осмотрел выстроенный кругом табор. – У меня такое впервые, работать в тесноте повозок еще не приходилось. Понаблюдать, что там внутри, было не судьба. Совсем мозги не работают. Что тогда говорить о парнях? Закон диверсанта, гласящий: „Все непонятное может нести угрозу и опасность. Найди причину, избежишь неприятность!“ нарушен. Короче говоря – зайдя внутрь табора, сами себя загоняем в капкан. Начнется кипишь, из крытых повозок нас расстреляют из луков. Вопрос, что предпринять, чтобы избежать этого и расхреначить копченых?»
Приняв решение, подал команду:
– Распределиться по двое, идти посолонь, группой, через каждые четыре повозки, уничтожать всех. Если поднимется тревога, работать по противнику прямо из повозок. Все, поехали.
Сашка работал с Ратмиром в паре. Вход в транспортное средство находился по центру окованного железом борта, его дверь, откинутая вперед, выполняла функцию еще и своеобразного мостика, поднявшись на который, человек попадал внутрь довольно-таки обширного помещения, с тентом вместо крыши. В высоких бортах были специально проделаны бойницы на внешнюю сторону для отражения вражеского нападения. Все это Горбыль рассмотрел и проанализировал в процессе своих действий. Забросив арбалеты на спину и взяв в руки ножи, бойцы встали на дверь-мосток, под ногами предательски заскрипело. Не медля более не секунды, рванулись вперед в темень, один ушел влево, другой вправо. На расстеленной кошме виднелись очертания спящих людей. Разбираться в половой принадлежности и возрасте клиентов даже не пришлось, это были враги. Удар ножом в сердце крайнего лежавшего у борта напротив, левой рукой прикрыв ему рот на всякий случай. Удачно. Позади себя услышал всхлип, там трудился Ратмир. Перешел к следующему. Удар. Менее удачно, на последнем издохе противник засучил ногами. Сделал правку. Следующий. Следующим был подросток. Женщина, еще одна, еще. Последний успел проснуться, но тут же умер, упокоеный кистенем в висок. Зачистил всех. По закрытому помещению стойко запахло кровью, от такого запаха дуреешь. Наступая на трупы, пошел к Ратмиру, оба встретились напротив входной двери. Вышли на воздух, продышались, собрали в кучу замутненное кровью сознание. В лагере было пока все тихо. На дворе стало совсем светло. Следующая повозка оказалась доверху загруженной сложенными юртами. Уже легче. Следующая. Два человека, остальное пространство заполнено рухлядью. На противоположной стороне послышались женские вопли, детский плач, шум борьбы. В очередной повозке, уже в дверях, столкнулись с проснувшимся кочевником, удар наотмашь острым ножом по горлу, откинутое вбок тело, нырок под тент, Ратмир следовал за спиной. Навстречу послышался возглас. Бой в ограниченном пространстве, визг и крики, к которым добавлялась какофония звуков снаружи. Все, нет смысла сторожиться.
«Работаем!»
Удар кистенем, шаг к борту. Рядом, в сантиметре от одежды, прошла короткая прямая сабля, снова удар кистенем. Стон. Женский крик, оборвавшийся после маха ножом. Фонтан горячей крови попал в лицо, на руки и грудь. Впереди мужчина с дротиком в руках. Уронив нож на пол, перебросил из-за спины взведенный самострел. Выстрел. Есть, прямо в грудь, клиента отбросило к борту. В торце двое детей.
«Все, этих убивать смысла нет, и так в лагере гвалт стоит»
– Ратмир, как у тебя?
