– Чисто. Мне тут саблей плечо копченый пропорол. Урод!
– На выход, потом залижешься.
– Понял!
На пятачке внутри повозок, в промежутках между стреноженными лошадьми, шел бой. Оценив обстановку, указал Ратмиру:
– Вдоль повозок айда. Работаем!
Не разбирая, кто с оружием, кто без, Сашка метал сюрикены в кочевников, Ратмир следом страховал его. Вопли женщин, детей, шум боя держал в постоянном напряжении. Кончились сюрикены. Использовал метательные ножи.
Оставшихся в живых – стариков, женщин и детей – сбили в кучу. Мужчин вырезали всех, не разбирая, кто убогий, кто увечный.
– Десятники, доложить обстановку и потери! – подошел к окруженному полону.
– У меня все живы, двое легко ранено, – это Олесь.
– Двое погибших, двое раненых, – Людогор. – Прорвались, ушли в степь с десяток вражин.
– Гребаный Винипух! Как так вышло?
– После того как тревогу подняли, у меня двойку стрелами завалили и ушли.
– Третий десяток?
– Один погибший, раненых нет, – доложил Сувор.
Женщины, предчувствуя скорую смерть, просто выли, слышались причитания на чужом языке, они сгрудились вокруг старого, сморщенного «стрючка», патлатого и грязного, на черный халат которого были пришиты бляшки, колокольчики и иная разноцветная мишура. Он исподлобья, с ненавистью смотрел на Сашку, сразу определив в нем старшего.
– Людогор, подцепите лошадей к одной из телег, освободите проход, – распорядился Горбыль, больше не обращая внимания на пленников, словно вычеркнув их стенания из жизненной действительности. – Олесь, ты со своим десятком, обыщи телеги, все ценное, но не громоздкое увяжешь в мешки.
– Сделаем.
Всеслав вместе с Барсуком, привязав к ближайшей повозке лошадей, повозившись, с усилиями кое-как извлекли ее из круга. Образовали проход, в него, кромсая путы на ногах, выгнали в степь лошадей. Словно стадо, вывели наружу голосящий полон, усадили на голую землю. Горбыль торопил парней, обыскивающих печенежские кибитки, время бежало скачками. Солнце окрасило утро в багровые тона.
«Вот и Олегов сон сбылся, вымыли руки кровью, по самые локти».
– Олесь, заканчивайте, время вышло.
Подбежал Ослябь.
– Батька, шестеро ушли, охлябь на лошадях. Еще троих успел подстрелить.
– В какую сторону ушли?
– Да, почитай, по нашим следам и ускакали.
– Ясно, к родичам подались, значит. Ах, незадача! Хотя, а кто говорил, что будет легко? Ладно, Ослябя, – с благодарностью подбодрил воя, ладонью похлопав того по плечу. – Вон, идите с Пашкой. Наших павших на лошадок грузить пока будете. Да привязывайте покрепче, пора ноги уносить.
– Угу.
– Олесь, подгони своих. Чего телятся?
Десяток Олеся сноровисто увязывал на специально оставленных лошадей найденное добро.
– Все, выводи лошадей. Живее! Жгите повозки, нам теперь конспирация побоку.
Внутрь каждой телеги бойцы забрасывали горящие факелы, найденные в печенежском стане, рухлядь внутри быстро разгоралась, и вскоре языки пламени подняли к небу столбы черного дыма и копоти. Сотник подметил, что на лицах его бойцов не было злорадства при виде пожарища, в глазах не просматривалась алчность от взятой добычи. Но не было и сострадания к проигравшим. Присутствовала радость первой в их жизни победы. Мальчишки! Он понял одно, отдай он сейчас приказ на уничтожение полона, они бы без вопросов порезали всех. Это – война!
– Уходим!
Проходя мимо окруженного полона Сашка бросил охране:
– Снимаемся, уходим!
– А с этими что делать? – задал вопрос Людогор, мотнув подбородком в сторону кочевников.
– Пусть остаются, не брать же их с собой.
Старый печенег что-то гортанно на своем языке выкрикнул в лицо проходящему сотнику, потом затараторил как пулемет, плеская со словами слюну, глядя только на него.
– Олег!
– Да, батька, – подбежал к Сашке отрок.
