И она взялась за мехи, спокойная такая, и сильная, и стала раздувать их мощными размеренными движениями – прям как ее брат с веслом управлялся. Угли разгорелись еще сильней, а на небе высыпали звезды, и Колючка пробормотала свою собственную молитву. Молилась она отцу, и привычно поискала пальцами мешочек, но кости отца сплавлялись сейчас со сталью – и это было правильно.
И она влезла в реку и долго пила, а потом отмокала, а потом приплелась обратно и взялась за мехи снова, воображая, что это голова Гром-гиль-Горма, и раздувала и раздувала их, и одежда ее высохла у печи, а потом вновь вымокла от пота. А в конце они работали бок о бок, вместе, и жар упирался своей тяжелой рукой Колючке в лицо, из воздуховода вырывалось красно-синее пламя, а от спекшейся глины шел дым, и в ночное небо взвивались искры, а над вершинами развалился толстый и белый Отче Месяц.
И только когда руки у Колючки уже отваливались, а в груди уже не осталось дыхания, Рин сказала: «Хватит», и они, черные от сажи, упали на спину и лежали, как две вытащенные на берег рыбы.
– И что теперь?
– Теперь ждем, когда остынет.
И Рин вытащила из мешка здоровенную бутыль и выдернула проблку.
– Ну и напьемся мальца.
И она сделала хороший глоток, горло в пятнах сажи дергалось, когда она глотала. А потом утерла рот и передала бутылку Колючке.
– Вижу, ты знаешь дорогу к сердцу женщины!
И Колючка прикрыла глаза и вдохнула запах доброго эля, а потом попробовала его на язык, и проглотила, и облизнула сухие губы. Рин положила лопату на печку, исходящую переливающимся жаром – жарила шипящий на раскаленном металле бекон.
– А ты, я погляжу, и смелая и умелая, а?
– Много кем пришлось работать.
И разбила в лопату яйца – те тут же запузырились.
– Значит, битва будет?
– Похоже на то. При Амоновом Зубе.
Рин посолила яичницу.
– А Бранд там будет сражаться?
– И он, и я. Впрочем, у отца Ярви другое мнение. Но с ним всегда так.
– Я слышала, он хитрый и коварный человек.
– Без сомнения. Но он не слишком-то любит рассказывать про свои хитрости.
– А хитрецы – они все такие.
И Рин перевернула бекон ножом.
– Горм вызвал короля Атиля на поединок. Чтобы все в поединке, а не в битве решилось.
– Поединок? Ну так Атиль – он же мечник, каких поискать!
– Был. Раньше. Сейчас он тяжело болен.
– Доходили слухи, да…
И Рин сняла лопату с печи и села на землю, а лопату положила между ними. От запаха яичницы с беконом Колючка чуть слюной не захлебнулась.
– Вчера видела его в Зале Богов, – сказала Колючка. – Пытался выглядеть молодцом, но, несмотря на все отвары отца Ярви, еле на ногах держался.
– Дело плохо. Раз битва-то надвигается…
И Рин вытащила ложку и передала ее Колючке.
– Да уж. Куда уж хуже.
И они принялись запихивать в рот дымящуюся яичницу, и Колючка готова была поклясться, что ничего вкусней в жизни не едала – еще бы, как у мехов умаялись.
– Боги, – с набитым ртом проговорила она, – женщина, которая умеет жарить отличную яичницу, кует отличные мечи – и к тому же приносит отличный эль? Если с Брандом не выйдет, я за тебя замуж выйду.
Рин фыркнула:
– Если парни по-прежнему будут обходить меня стороной, я, пожалуй, соглашусь!
И они весело рассмеялись. А потом они ели, пили – и немного напились, не без этого. А печка все полыхала и полыхала жаром.
– Как же ты храпишь!
Колючка резко проснулась, протерла глаза – оказывается, на сером небе уже показалась Матерь Солнце.
– А то я не знаю.
