– Ну что, пора вскрывать печь. Посмотрим, что у нас получилось.
Рин принялась разбивать печь молотом, а Колючка отгребала в сторону все еще дымящиеся угли, прикрывая лицо ладонью – ветер то и дело сносил на нее пепел и золу. Рин взялась за щипцы и извлекла раскаленный, желтый от жара кувшин.
Выставила его на плоский камень, разбила, отгребла в сторону белую пыль и вытащила изнутри какую-то штуку – прямо как ядрышко ореха из скорлупы.
Сталь, сплавленная с костями отца. Пламенеющий темно-красным слиток, величиной с кулак.
– Ну как, получилось? – спросила Колючка.
Рин постучала по слитку, перевернула его – и медленно улыбнулась.
– Да. Получилось.
Риссентофт
В песнях гетландцы Ангульфа Полуногого бросились на ванстерцев подобно ястребам с вечернего неба.
Полусброд мастера Хуннана бросился на Риссентофт подобно стаду баранов с высокой лестницы.
Парень с больной ногой не мог идти, уже когда они подошли к реке, и им пришлось оставить беднягу на южном берегу. Остальные вымокли до нитки на переправе, а у одного парнишки течением утянуло щит. А потом они заплутали в вечернем тумане, и только ближе к вечеру, усталые, стучащие зубами и злые, набрели на деревню.
Хуннан треснул не в меру говорливого юнца по кумполу, велел всем молчать и жестами разделил отряд на несколько групп по пять человек, и отправил осмотреть улицы. Точнее, не улицы, а утоптанную грязь между хибарами.
– Не отставать! – зашипел Бранд на Раука – тот сильно отстал, щит болтался на безвольной руке, а сам парень выглядел совсем бледным и усталым.
– Да тут нет никого, – проворчал беззубый старик, и оказалось, что он прав.
Бранд прокрался вдоль стены и заглянул в распахнутую дверь. Ни души. Даже собак нет. Жилье смердело нищетой – привычный запах. Но отсюда и вправду все сбежали.
– Видно, услышали, что мы подходим, – пробормотал он.
Старик поднял бровь:
– Да ну?
– Тут кто-то есть! – испуганно заорал кто-то, и Бранд сорвался с места и выскочил из-за плетня со щитом наготове.
В дверях дома стоял старик с поднятыми руками. Не большого дома. Или там красивого дома. Просто дома. Сгорбленный, с заплетенными на ванстерский манер седыми волосами. Вокруг стояли, наставив копья, трое Хуннановых парней.
– Я безоружен, – сказал он, поднимая руки еще выше. Руки у него дрожали – неудивительно. – Я не хочу драться.
– Некоторые из нас тоже не хотят, – сказал Хуннан и прошел сквозь строй парней. В руке он держал меч. – Но иногда драка сама нас находит.
– У меня ничего нет.
Старик беспокойно оглядывался на окруживших его воинов. А они все прибывали в числе.
– Пожалуйста. Только не жгите мой дом. Мы его с женой строили.
– А где она? – спросил Хуннан.
Старик сглотнул, горло под серой щетиной судорожно дернулось.
– Умерла прошлой зимой.
– А как насчет жителей Халлебю? Они тоже не хотели, чтобы их дома сожгли.
– Я знаю людей из Халлебю. – Старик облизал губы. – Я к этому отношения не имею.
– Однако ж знаешь, что там случилось, правда?
И Хуннан ударил его мечом и рассек руку. Брызнула кровь, старик вскрикнул, пошатнулся, оползая наземь, ухватился за дверной проем.
– Ух, – сказал кто-то из юнцов.
Хуннан зарычал и рубанул старика по затылку. Звук был такой, словно бревно треснуло. Тот, содрогаясь, перекатился на спину. Изо рта торчал язык. Потом он затих, по каменному порогу растеклась кровь, наполняя алым глубоко вырезанные руны богов, охранявших дом.
Те же самые боги стерегли дома в Торлбю. Видимо, сегодня они были заняты чем-то другим.
Бранд стоял и смотрел в холодном оцепенении. Все случилось так быстро, что он не успел ничего сделать. Даже подумать не успел, что надо бы это остановить. Это просто случилось, а они стояли вокруг и смотрели. И все, теперь ничего не поправишь.
– Рассредоточиться, – сказал Хуннан. – Обыскать дома, потом поджечь их. Сжечь здесь все.
Лысый старик неодобрительно покачал головой, и Бранду стало муторно и гадко, но они сделали, как приказано.
– Я останусь здесь, – сказал Раук, бросил щит на землю и сел на него.
