обычно делала перед тем, как произвести какой-нибудь особо замысловатый колдовской пасс.
Я испугалась. В воображении немедленно нарисовалась живая картина, как на меня накидывают магическую вуаль, такую же яркую, как у Гели, и превращают в раскрашенную куклу.
— Я не хочу вуаль, — поспешила сообщить я. — Не надо, мне и так нормально!
Ангелина взглянула на меня с холодком, будто прочла мои мысли, а остальные ведьмы засмеялись.
Ксения, усмехаясь, обронила:
— Не дрожи, Барашек, обойдемся без вуали. Пойдешь с нами — и сегодняшним вечером будешь самая красивая.
Как захотел повелитель, мысленно продолжила я. Иногда рабское подчинение Ксении вызывало во мне ощутимое раздражение. Как будто она предложила Мартину свою идеальную внешность, свой яркий ум и, обнаружив, что ничего этого ему не надо, пыталась теперь привязать его к себе другими узами — жалкими, но липкими, которыми послушный раб привязывает к себе тщеславного господина.
Я пыталась убедить себя в том, что мне просто обидно за Ксению, умницу и красавицу, но в глубине души я знала, что это раздражение — не что иное, как ревность. И Мартин, и Ксения неоднократно и как бы невзначай пытались донести до меня мысль, что между ними нет ничего плотского, но мне постоянно мерещилось, что их связывает нечто большее, чем дружба.
Мартин молча отобрал у меня пакеты, чтобы уложить все в свой рюкзак. Когда он коснулся меня рукой, я напряглась, подсознательно ожидая электрического разряда, но ничего не произошло. Прикосновение как прикосновение. Теплое, сухое и, надо сказать, снова приятное. От этого чувствования мысли в голове пошли карусельным кругом. Ксюша и компания могли затащить меня хоть в ад — я думала о другом.
Тем временем Ксения и Анна подхватили меня под руки и повлекли за собой.
Мы пролетели пол-Невского (по дороге ведьмы выспрашивали меня о каких-то пустяках, я так же пустячно отвечала), свернули на другую улицу и потом свернули еще пару раз. В конце концов наш ход замедлился у некоего угрюмого с виду палаццо. Его первый этаж был облицован серыми, грубо обтесанными камнями, а гранитные ступени вели к высоким дверям. Двери эти выглядели чудно: глубоко утопленные в тело здания, они были совершенно неприметны со стороны, но при внимательном обозревании оказались воплощением респектабельной классики — тяжелые, дубовые, цвета старого янтаря, потемневшие от времени и петербургской непогоды. Витражная расстекловка была строга и в то же время изящна, массивные бронзовые ручки изображали бойких саламандр, навсегда застывших в стремлении вскарабкаться по вертикали. За стеклом маячила фигура — некто в фуражке и форме, похожей на адмиральскую.
На гладком фризе над дверьми блеснули тусклым золотом буквы: «Торговая галерея „Элизиум“».
Честно говоря, я была немного разочарована.
Магазин?..
Таинственное путешествие заканчивается в магазине?
Я только что была в одном из самых красивых магазинов города, меня трудно будет чем-либо удивить, да и вообще я не испытывала особой приязни к подобному времяпровождению. Дома, в Оленегорске, я заказывала одежду через интернет, а раз в год мама брала меня с собой в Милан. Там, в центре города, в небольшом живописном переулке, в кривом домишке с облупившимися стенами уже лет триста располагалась «Модная лавка Боттичелли», владельцем которой был мамин знакомый гном. В лавке нас провожали в затемненную демонстрационную комнату, усаживали в мягкие кресла, приносили нам чай или кока-колу со льдом и пирожные для меня. Затем длиннобородый сеньор Боттичелли щелкал пальцами, в центре комнаты возникала подсвеченная область, в которой и появлялись всевозможные наряды, вернее, их проекции. Искусство хозяина лавки славилось в магическом мире: проекции отличались реализмом, любую вещь можно было взять в руки и даже померить. Мама выбирала понравившуюся ей одежду — как правило, скромно выглядящую, но безукоризненного покроя, — а через пару недель в Оленегорск приходила посылка с покупками, теперь уже в материальном воплощении.
Однажды и я соблазнилась хорошенькими туфельками — бледно-розовыми, расшитыми бисерными звездочками, с маленькими жемчужными кисточками и с маленькими хрустальными каблучками. Под конец просмотра, когда мама уже все выбрала, они внезапно возникли в столбе света и медленно закружились, показывая себя со всех сторон. Вид у них был совсем сказочный и совсем непрактичный.
— Мама, это же бальные туфельки принцессы! — сказала я, задрожав от восторга. — Я знаю, что в Оленегорске их носить негде, но можно мы их купим просто так? Я буду иногда доставать их из шкафа и ходить по дому. На Новый год или Восьмое марта.
Сеньор Боттичелли поспешно выступил вперед и объяснил, прижав руку к груди, что это не продается, это подарок для дочери его постоянной клиентки, и на туфельки наложено заклинание «всегда впору».
Мама подарок приняла, но почему-то с сердитым видом. Она отозвала хозяина в сторону и что-то ему выговаривала несколько минут. Сеньор Боттичелли пожимал плечами с независимым видом, и было видно, что он с мамой не согласен.
Тем не менее подарок был принят, и чудесные туфельки отправились в Оленегорск. И почему я не взяла их в Петербург? Надо будет привезти и продемонстрировать всем, кто недоволен моими тапочками. Вот надену первого сентября в институт, пусть все умрут от зависти… И вообще, скептически продолжала думать я, раз уж речь пойдет всего-навсего об одежде… Неподалеку от того места, где мы встретились, располагался старый добрый Гостиный
