Против ожидания, опять никакие бабочки в животе не порхали и вообще ничего такого я не испытывала, хотя в Эрмитаже от близости Мартина у меня подкашивались ноги. Нет, сейчас ощущения были совсем другие: мне просто было хорошо, как будто я обнималась с потерянным некогда другом. Будто я долго брела по ледяной заснеженной равнине, а теперь стою и отогреваюсь у очага. Казалось, что объятия Мартина — единственное надежное место во Вселенной, что мы с ним — единый организм, обладающий общей кровеносной системой, и что разлучить нас невозможно.
Потом он разомкнул руки и быстро отстранил меня, почти оттолкнув.
— Прости меня, — сказал Мартин так, как будто что-то мешало ему говорить. Потом резко втянул воздух через стиснутые зубы, выдохнул и повторил: — Прости.
На пороге он бросил через плечо:
— Не торопись. — И вышел.
Что это было сейчас? Что это за братско-сестринские объятия?
Я рывком распахнула балконную дверь, постояла, разглядывая свой маленький садик — в горшках, как обычно, цвела сорная трава, которую я не стала выпалывать и этой весной.
— Ничего, прорвемся, — сказала я диким цветикам. — Все будет хорошо.
Погруженная в свои мысли, я сполоснула бокалы, вытерла их полотенцем, аккуратно расставила по кругу на подносе. В центр водрузила открытую бутылку шампанского. Достала из холодильника гроздь красно-коричневого винограда, разделила ее и раскидала веточки по подносу в живописном беспорядке. Подумала и переложила по-другому. Добавила синих слив в сиреневой пыльце, лимонно-желтых яблок, отщипнула из букета несколько оранжевых соцветий и пристроила их к фруктам.
Композиция получилась яркой, нарядной и праздничной. Ключевое слово — праздничной. У меня день рожденья, я собираюсь его праздновать. Праздник-праздник. Только сначала придется преодолеть сопротивление Мартина и выпытать, что же с ним такое творится.
Я взяла поднос и понесла его в комнату, втайне надеясь, что сейчас я войду — и все заулыбаются, и похвалят мои дизайнерские поползновения, и мы выпьем шампанского, а потом я поскребу по сусекам, накрою стол и будет хорошо…
На пороге я застыла. Поднос в моих руках дрогнул, и бокалы тоненько прозвенели.
Овальный стол, стоявший прежде посередине, был отодвинут к стене, ковер скатан в трубу и тоже убран в сторону. На освободившемся месте появился начерченный на паркете большой меловой круг. По его внешней окружности горели свечи.
Черные свечи.
По внутренней окружности шли меловые строчки заклинаний, постепенно заворачивающиеся по спирали к центру. Сквозь них просвечивали контуры пятиконечной звезды. Письмена ближе к середине круга были написаны чем-то темным.
Кровью, скорее всего.
Потому что так всегда делают в ритуалах запретной магии, если собираются совершить человеческое жертвоприношение… а если кровавые строчки располагают в центре, то использовать собираются не только тело, но и душу.
Мартин стоял у вершины звезды, ведьмы — по бокам. На меня никто не смотрел. Ведьмы вполголоса бормотали заклинания, Мартин стоял молча, сосредоточенно уставившись в центр круга. С одного его запястья тягуче, как в замедленной съемке, сорвалась, сверкнув рубином, капля крови, и стало понятно, чьей кровью начертаны руны в центре круга.
Значит, ритуал, который они затеяли, будет совершен в пользу Мартина.
Вот, значит, за что я должна его простить.
А за такое прощают?
Я машинально поднесла руку к прическе, желая распустить волосы — с распущенными волосами колдовать было бы легче, а магия, если я правильно понимала происходящее, должна была мне сейчас понадобиться, — но прическа не желала разрушаться. Волосы будто склеились намертво. Я вспомнила говорливую мадам Трюмо и ее шпильки, которые она доставала из кармана жакета.
Я сделала все, что смогла, сказала она.
Вот как… с трудом начала понимать я — все было продумано заранее, все подстроено, и сегодняшняя случайная встреча была вовсе не случайна.
Вот, значит, что стояло за прозвищем «Барашек».
Жертвенный барашек.
Как просто. Мартин наконец решил свою задачу. Уравнение сошлось, и ответ оказался не в мою пользу.
7
