смерти. Вот цель, ради коей я сберегла тебя, вот моя воля, которую ты должен исполнить. Иначе познаешь крайнюю степень моего недовольства.
С этими словами говорившая исчезла – Хуан не мог этого видеть, но безошибочно почувствовал ее отсутствие, словно нечто вроде разочарования. Каждое слово ее повергало в ужас, но и внушало невольное восхищение. Конечно, в мире было полным-полно дурных людей наподобие Пароля или сэра Тоби, всю жизнь напролет сеющих вокруг себя обиды и оскорбления, угрозы и обман. Но изредка встречались и другие – те, кто искал наслаждения не просто в богатстве, силе и власти, но в злодействе. Именно таков был он сам, именно таких считала своими повелительница скотта, Геката.
Поэтому, вместо того, чтобы убраться прочь и вернуться к скучному веселью обеденного зала, дон Хуан пошел вперед и вскоре оказался в комнате, где было так темно, что он едва смог различить внутри фигуру в доспехах. Однако скотт был здесь. Повесив голову, он размышлял над выговором, полученным от своей хозяйки.
Дон Хуан полагал, что двигается беззвучно, но голова в островерхом шлеме тут же вскинулась, скотт быстро шагнул к нему и ухватил за ворот, заставив подняться на носки. К горлу прижалось холодное лезвие кинжала, и Хуан отчетливо почувствовал, что металл пульсирует, точно живой. Ошибки быть не могло: ритм этого пульса совсем не совпадал с биением его собственного сердца.
– Ты подслушал нашу тайную беседу, – медленно проговорил скотт. – Значит, сегодня мне достанется толика арагонской крови, пусть и не из жил принца.
– Постойте, разве вы не знаете меня? – торопливо заговорил Хуан.
– Знаю. Ты – самый лицемерный и глупый младший брат на свете.
– Так знайте же и то, что я меньше всех на свете заинтересован в возвращении дона Педро на арагонский трон. Знайте: я не из ваших врагов и не из безмозглых пьянчуг сэра Тоби, но из тех, кто вместе с вами восхищается вашей блистательной повелительницей.
Рука скотта чуть опустилась – по крайней мере, воротник перестал сдавливать горло.
– Говори, – велел скотт.
– Вы – муж небывалого могущества, вас защищают столь сильные чары, – зашептал дон Хуан, – так зачем вам повиноваться вздорным приказам Орсино?
– Он здесь хозяин, – пророкотал скотт. – Я здесь – по его приглашению, как ни жалеет он о нем теперь.
– Но что вам подобные мелочи? – воскликнул Хуан.
В ответ скотт вдруг резко толкнул его к стене. Хуан выпучил глаза; кровь застыла в его жилах.
– Я встал на этот путь, убив своего гостя, – сказал древний король. – Да, он был моим королем и моим другом и весьма благоволил мне, но наихудший из моих грехов – в том, что он был моим гостем, а я – хозяином дома. С тех пор мне доводилось убивать детей, стирать с лица земли королевства, ввергая их в войны, не оставлявшие за собой ничего, кроме голода и руин. Я с ног до головы в крови… но никогда не доводилось мне быть гостем, ополчившимся на хозяина дома, – в голосе древнего полководца послышалась едва заметная дрожь, отголосок страха простого смертного. – Быть может, дьявол не сумеет окончательно наложить на меня лапы, пока на мне нет хотя бы этого греха.
Глядя в сумрачное серое лицо под шлемом, Хуан внезапно почувствовал жалость, смешанную с толикой презрения. Неужто даже это чудовищное создание вынуждено так лгать самому себе?
– Но Орсино все еще корпит над своими приказаниями, – заметил он вслух. – Как всякий поэт, он будет писать и переписывать их семь дней и семь ночей. Или, по крайней мере, до завтрашнего утра. Что, если вы тем временем проберетесь в темницы и прикончите Педро своей властью?
Скотт мрачно, задумчиво вздохнул и покачал головой.
– Это лишь половина плана, – решил он. – Орсино прекрасно поймет, что произошло, и тем скорее запросит мира, ибо в нем нет истинной любви к войне, подобающей правителю. А меня и мою повелительницу прогонит прочь за урон, нанесенный чести его дома. Но есть другой путь, о, будущий повелитель Арагона.
Дон Хуан слегка дрогнул под немигающим взглядом призрака, но глаз не отвел.
– Так продолжайте же! В какой стороне лежит этот путь?
– Нет, дона Педро не найдут в клетке мертвым, – провозгласил скотт. – Пусть лучше все увидят, что твои предостережения истинны: пусть ускользнет он из клетки и окажется на свободе. И что же ему делать на свободе, как не поквитаться с самым главным из тех, кто пленил его?
– Но я думал, вы отказываетесь причинять вред хозяину дома.
– Я? Я еще ни слова не сказал о том, что сделаю я. Я унесу твоего брата из темницы, подыщу безлюдную вересковую пустошь и прикончу его там. Я не подниму руки на Орсино. Но ты…
Дон Хуан почувствовал в ладони что-то твердое – тот самый кинжал, что лишь несколько минут назад щекотал его горло. Сквозь кожу, оплетавшую рукоять, слабо пробивался все тот же ужасный пульс.
– Этот кинжал дала мне моя темная повелительница, – благоговейно выдохнул скотт. – Один удар этого клинка принес смерть моему королю, а мне – вечную жизнь в обмен на порицанья и награды смертных. Да, времена подобных мрачных сделок канули в прошлое, однако ты еще успеешь заполучить арагонский трон. Возьми кинжал и им убей Орсино. Стань убийцей хозяина, как я стал убийцей гостя. Оставь у его тела такую улику, чтоб, обнаружив
