сегодняшним поведением. Он ощущал что-то вроде неловкости.
Странное дело – в историю вляпался сын, а неудобно от этого отцу.
– Конечно, мамысь готова была костьми лечь, чтоб забрать детей. Уже скоро. Им семь лет, они вот-вот начнут набирать силу.
Аза не пояснила, зачем дети были нужны бабке. Детектив и писарь и так это понимали: она хотела вернуть себе то положение, которое магички теряли с возрастом, когда проходящие через тело потоки энергии превращали их в слабосильных желчных старух. Пожилым магичкам удавались лишь самые простые заклинания. Не удивительно, что, потеряв былую мощь, они обычно спивались.
А роль наставницы вернула бы старухе если не силы, то общественное признание и какое-никакое уважение. Еще на двадцать или тридцать лет, пока тела внучек не истощатся подобно ее собственному, пока им не останется доступна лишь самая примитивная магия.
Двадцать или тридцать лет полноценной жизни. Вулф сказал бы, что это не так много. А кто-нибудь вроде Угуна счел бы, что это очень, очень хорошо. Писарю крупно повезет, если он проживет, не голодая, хоть половину этого срока.
– Значит, вы не хотели доверять ей детей.
– Вас это удивляет, что ли? А вы бы доверили своих щенков существам другой… другого вида? Их бы тут же напичкали каким-нибудь неподходящим кормом, от которого нюх отшибает и что-нибудь там еще происходит.
Тут она его задела, по шерсти на лице Вулфа аж рябь пробежала. Его сейчас как раз очень занимал вопрос жизни маленьких оборотней в неподходящих условиях.
Потому он и притащил Азу в дом. Потому и задавал ей вопросы вместо того, чтобы сразу отправить ее в узилище. Детективу позарез нужна была консультация кого-то, кто разбирается в смешении видов, травомагии и вакцинах. А значит – нужно было побольше узнать об убитой, чтобы разговорить ее подруг-магичек, разнюхать что-то интересное и выходящее за рамки расследования. Сблизиться с ними. Вот, мол, смотрите: я не просто оборотень на службе, а тонко чувствующий детектив, который понимает вашу боль и готов часами выть на луну в унисон, скорбя о вашей потере. Вы ведь не станете возражать, если потом я задам несколько вопросов в рамках дружеского общения?
Потому что старший щенок Вулфа встрял в омерзительную историю с волчицей, и нужно было узнать, кем эта волчица может ощениться. И желательно было получить консультацию неофициально, не у практикующего мага.
Вулф скрипнул зубами.
– От той дряни, которой питаются люди, у нас язык немеет. И подшерсток редеет. Линька по полгода. Мышцы становятся вялыми, как одеяло, чисто человечьими. Не удивительно, что вы такие хилые, вы ведь только это и жрете. И еще лакаете алкоголь. И кофе. Нет, я не доверил бы своих щенков тем, кто не умеет о них заботиться. Никто из нас бы не доверил.
– Ну и я не хочу поручать своих детей сумасшедшим старухам, которым мозги отшибает по шестнадцать раз на дню. Даже если самим старухам нравится быть такими. Жирными безумными гоблинами.
– Но-но! – возмутился Угун.
– Прошу прощения, – раздраженно бросила Аза. – Просто фигура речи.
Писарь поморщился и снова уткнулся в свою писанину. Женщина тоже скривилась, и Вулф легко прочел ее мысли, даже не глядя на выражение лица.
«Кто придумал брать гоблинов на формальную службу? – подумала она и тут же припечатала: – Позорище!» А следом запоздало удивилась: «И как этот нюхливый волколак работает с гоблином?»
Женщина осторожно потянула носом. На лице ее появилось недоуменное и растерянное выражение, когда она наконец поняла, что этот гоблин не воняет. Совсем. Вот так так!
– Да, – процедил Угун сквозь зубы, – на формальную службу стали брать гобинов-скопцов, вы не знали? Уже месяца четыре как. Тем самым создали прекрасную «вилку», чтобы регулировать поголовье вонючих коротышек. Либо мы дохнем с голоду без работы, либо ложимся под нож, чтобы получить работу, не вонять и не дохнуть с голоду. При любом раскладе мерзкие коротышки не размножаются. Удачно, правда?
– Правда, – не покривила душой Аза, и Угуну нестерпимо захотелось ткнуть писчим пером ей в горло. И повернуть его там четыреста раз.
Вулф щелкнул крышкой порткоста и достал тонкую косточку. Трепетнул над ней широкими ноздрями, и от дыхания шевельнулись серые шерстинки под большим черным носом.
– Пожалуйста, детектив, не в моем доме…
Но он уже с шумом всосал костный мозг из декоративной пластиковой косточки и ухмыльнулся, наклонившись к женщине.
– А что об этой ситуации говорил папа ваших малюток?
Спросил, намеренно дыша ей в лицо, обдавая вонью сырого мяса из большой желтозубой пасти. Ярко-красный язык шевелился в ней, как шмат говяжьего фарша.
Оборотень никогда не дышал вот так в лицо подозреваемым. Только виновным.
– Папа моих малюток никогда не видел моих малюток, – произнесла Аза сквозь стиснутые зубы.
