А внутри оказалось очень просторно и уютно. Ряды мягких кресел, как в кинотеатре, экраны плоских телевизоров, а в глубине зала бар, освещенный разноцветными огоньками. Оттуда доносилась тихая музыка – кажется, Луи Армстронг.
Едва мы нашли свои места, я почувствовала, как паром с легким толчком тронулся с места. Неразлучники – Орхидея и Николай – уселись рядом. Следом сел инспектор. И мне осталось место около него. Что меня абсолютно не устраивало. Я кинула на кресло кофту и сказала:
– Пойду пройдусь по пароходу.
– По парому, – сказал Бондин.
– Да, – кивнула я и хотела было уже направиться прочь, как вспомнила кое о чем и обратилась к Бондину: – Одолжите мне немного местных денег.
– Орхидея, – повернулся к Орхидее Бондин, – вы не могли бы…
Орхидея только кивнула, сложила пальцы, и – вуаля – у нее в руках был целый веер разноцветных бумажек. Которые она и протянула мне.
– Нам плыть полчаса, – сказал инспектор. – Останься, пожалуйста, в форме. Иначе жениха не признаешь.
– А ты на что? – пожала я плечами и пошла.
К бару. Там уже притулилась парочка таких же неприкаянных душ.
Я села на свободный высокий табурет и, пока бармен был занят, стала рассматривать витрину с бутылками, бокалами и всякой мелкой снедью вроде чипсов или конфет.
– Йес, мэдм, – подошел ко мне бармен, молодой черноволосый парень в больших солнцезащитных очках. И еще что-то там прожурчал на английском.
– Ананасовый сок у вас есть? – спросила я на русском, осознавая, что он меня не поймет, и намереваясь объяснять, что такое ананасовый сок, жестами. Можно еще нарисовать ананас.
Но, к моему удивлению, он понял. Достал из холодильника стеклянный кувшин и налил мне сока в высокий бокал. Я протянула руку за бокалом – левую, потому что правой облокачивалась на стойку. А бармен бросил взгляд на мой нелепый, неуклюже мною же сотворенный перстень. И подмигнул мне. Потом ткнул пальцем в кнопку музыкальной системы, и из динамиков зашкворчал мягкий бас Армстронга: «Хэлло, Долли». Это он мне – «Хэлло»? Меня это почему- то ужасно рассмешило (может, водка еще не выветрилась из головы). Парень тоже засмеялся. Наклонился и что-то сказал. По-английски. Я сказала:
– Не понимаю.
Он кивнул на мой перстень и проговорил что-то снова. Да что он хочет-то? Ой, я же могу понять. Я опустила руку вниз, чтобы он не видел, и повернула око.
– А у меня гляделка – очки, – теперь уже по-русски сказал бармен.
– Клево, – улыбнулась я. Так он из наших?! (Ведьминские для меня уже «наши»? Быстро же я вписалась!)
Очки. Прям как у инспектора. Только у бармена очки были стильные: оправа, похоже, полностью из митрила и по одному квадратному бриллианту в верхних наружных углах.
Я все же уточнила:
– Так вы тоже из ведьмовских?
– Моя мама ведьма, – тихо сказал бармен.
Но его расслышала пожилая американка, дувшая пиво, и посмотрела на него с укоризной. Он это заметил, повернулся к ней:
– Понимаете испанский?
А что, он уже перешел на испанский? Я и не заметила. Здоровская все же вещь – око. Как прекрасно понимать всех. Вот интересно, язык животных он переводит? Надо как-нибудь поговорить с кошкой или собакой.
А бар-то как преобразился! Вместо музыкального центра на полке стоял граммофон. Среди современных бутылок появились бутылки, покрытые толстым слоем пыли и с этикетками, написанными от руки, чернилами. У зеркала по краям проступили серебряные пятна амальгамы. На бармене вместо прозаичной черной футболки оказалась белая рубашка, стянутая подтяжками, и широкий шелковый галстук в ромбах. Волосы стали прилизанными, а на смуглом лице появились тонкие напомаженные усики.
– Какая прелесть, – сказала я ему.
– Мой бар? – довольно поднялась ниточка его усов.
– Ваши усики.
Он расхохотался, засверкав белоснежными зубами.
– Могу предложить фирменный коктейль, – его бровь выгнулась над темной линзой очков. – Мне показалось, вы чем-то расстроены…
– Да, – покивала я и невольно вздохнула, вспомнив чем.
– Что произошло? – ласково спросил он, достал с полки самую пыльную бутыль и поставил на стойку бокал из граненого толстого зеленого стекла.
Я наклонилась к нему и прошептала:
– Моего жениха опоили приворотным зельем и увезли. Кажется, на Ла Гомера.