Бармен отлучился на несколько минут, чтобы обслужить подошедших туристов. А я потихоньку тянула коктейль из зеленого бокала. Иногда жевала листочек мяты, чтобы не кружилась от магического мира голова, и слушала Армстронга.
Он пел «Этот прекрасный мир», и я начинала с ним полностью соглашаться. Тут кто-то уселся на соседний табурет. Полосатые брючки и красные кеды. Как мило.
– Что пьешь? – спросил Бондин (такие брюки и кеды носит только он).
Я подняла зеленый бокал и хитро ему улыбнулась:
– Хочешь того же самого? – Покачала перед его носом указательным пальцем: – А тебе такого не дадут. Это только для своих.
Он заглянул мне в глаза, потом тихо спросил:
– И что ты видишь?
– Все, – захихикала я.
Он улыбнулся:
– Значит, больше не дуешься на меня?
– А я на тебя не дулась, ты меня просто ужасно раздражал.
– Тебе сыворотку правды туда добавили? – кивнул он на зеленый бокал.
Я засмеялась:
– Не скажу. А ты без своих суперочков ни фига не узнаешь.
Он улыбнулся:
– Но я могу их надеть.
И он их надел. Отчего стал похож на гламурного студентика. О чем я ему тут же и сообщила.
Но он проигнорировал «комплимент» и произнес, всматриваясь в мой коктейль:
– Легкое золотое сияние выдает присутствие в нем… он с пофигенцией?
– Точно так, – ответил возникший перед нами бармен и сказал гордо: – Коктейль «Канарейка».
Так гордо, будто он сам его изобрел.
Бондин поднял на него глаза:
– Наслышан о нем. Его изобрел один бармен с пароходов… Паромов?
Бармен кивнул многозначительно (и правда он изобрел?) и сказал Бондину:
– А вы, я смотрю, человек широких познаний.
– О, – кивнула я. – Еще каких широких.
– Угу, – посмотрел на меня Бондин. – Я даже знаю, что этот коктейль относится к числу запрещенных.
– Да что ты? – подняла брови я и втянула очередную порцию вкуснятины. – И почему?
– Потому что если всем все будет пофиг… – начал он.
– То все будут счастливы? – предположила я.
– Безответственны и эгоистичны.
– Ваш друг прав, – серьезно кивнул бармен. – И очень… напряжен.
– Почему, интересно? – уставилась я на инспектора.
– Вовсе не напряжен, – ответил инспектор.
– И отчего-то печальны, – с видом знатока людской психологии сказал бармен. – Девушка бросила?
– Невеста, – сообщила я бармену.
– Какой ужас, – сказал он.
– Это было сто лет назад, – поморщился Бондин. – И я давно обо всем забыл.
– Возможно, – сказал бармен, явно нисколько ему не поверив. И достал с полки бутылку «Пиу-Пью» и еще один зеленый бокал. – Но почему бы не развеять мысли на пару часов?
Через две секунды перед инспектором стояла «Канарейка». Инспектор сидел и глядел на бокал, явно борясь с искушением. Мы с барменом глядели на инспектора и ждали. А Бондин вдруг грустно посмотрел на меня, потом с каким-то отчаянием махнул рукой и выпил сразу полбокала.
– Зря вы дали ему «Канарейку», – сказала я бармену. – Он ее не заслуживает.
– Вы слишком жестоки к своему другу, – мягко сказал бармен.
– И так всю дорогу, представляете? – хмуро сказал Бондин.
Я не обратила на его слова никакого внимания и сказала бармену:
– Он вас арестует. А пофигенцию изымет.
