прочь.
– К берегу! Неси меня к берегу, дурак!!! – донесся до нас голос Орхидеи.
Похоже, она пришла в себя. Но Николай улетал все дальше, невзирая на ее вопли и, кажется, какие-то там махания руками. И вскоре красный кружок, похожий на божью коровку, перебирающую лапами, исчез за изгибом скалистого берега.
Мы постояли немного, вглядываясь вдаль, но ничего оттуда больше не показывалось.
– Он ее навсегда унес, похоже, – заметила я.
– Похоже, – сказал инспектор. – Какой я все же глупец.
Последняя его фраза мне понравилась.
– Я так рассчитывал на нашу Орхидею, – продолжал он, взъерошивая и без того торчавшие, как колючки дикобраза, волосы. – А ведь если вызвать подмогу, она прибудет минимум через восемь часов.
– Это долго, – сказала я.
– Да. Твоего жениха уже женят.
– И куда он унес Орхидею? И зачем?
– Наверное, он подумал, что с нами ей грозят всяческие опасности.
Так и есть. Из-за нас ее на мачту закинуло.
Бондин выбрался на полуразрушенный причал, помог и мне перелезть через яхтенные канаты ограждения и спуститься на уцелевшие доски настила. И мы направились по нему к берегу.
– А почему он в красном балахоне был? – спросила я. – И в колпаке…
Инспектор пожал плечами:
– Успел уже переодеться в отпускную одежду…
– Отпускной одеждой были его брюки-сафари и цветная рубашка, – заметила я. – А красный кафтан ему должен на праздники полагаться.
– Может, он празднует начало отпуска, – сказал инспектор тоном, каким говорят: «Вот привязалась!»
Он остановился, надел очки и в задумчивости посмотрел на берег.
Я посмотрела на свой телефон. Было без пятнадцати шесть по местному времени. Я сказала:
– Чего мы стоим? На этой вилле, может, у них свадьба через пятнадцать минут будет… Нам надо туда попасть любыми путями.
– А ты колечко поверни.
Я повернула.
В конце причала, будто калитка, ведущая на берег, возникло овальное зеркало в затейливой металлической оправе, высотой в полтора человеческих роста.
– Ну и что, – сказала я.
– А ты иди, иди.
– Куда?
– Прямо.
Ну и что, и пойду. Там моего Мишу могут на двадцать лет заграбастать. Могут мою свадьбу отменить. А я уже черевички выбрала! Я уже представила, как говорю «Да» на вопрос регистраторши. То есть теперь уже шамана. То есть теперь уже мне этот вопрос вообще могут не задать! Или задать через двадцать лет! А я через двадцать лет почти что пенсионеркой буду! Ужас! Ужас!
Подбадривая себя подобными размышлениями, я двигалась к этому вроде бы безобидному, но почему-то внушающему какую-то безотчетную тревогу зеркалу.
Подошла вплотную. Оглянулась на шедшего за мной по пятам Бондина и спросила:
– Ну и?
– Иди дальше.
– Обойти его, что ли?
Он засмеялся. Нехорошим каким-то смехом. Как профессор, который задает студенту вопрос с подвохом.
Ну и фиг. У меня выбор – выходить за Мишу шамкающей беззубой старухой с клюкой в руке – и белое-то платье, пожалуй, смешно будет смотреться! – или обойти какое-то зеркальце. То есть выбора практически нет.
Ну я решила обойти сияющее на солнце стекло. Слева. А оно вдруг тоже двинулось влево. Я вправо – и оно вправо. Вроде какого-нибудь нерешительного прохожего, с которым, бывает, никак не разойдешься на тротуаре.
– Что за ерунда! – воскликнула я.
– Иди прямо в него, – сказал Бондин.