Я открыла глаза и села. Кресло продолжало подпрыгивать. Весь самолет продолжал подпрыгивать!
Орхидея и дядька дрыхли, по-детски держась за руки и подпрыгивая в своих креслах каждую секунду настолько, насколько им позволяли ремни. Когда они успели пристегнуться? Мы что, уже приземляемся? Рядом со мной сидел Бондин. Глаза его были зажмурены, руки вцепились в подлокотники, а лицо было таким белым, что белее быть невозможно.
Я легонько стукнула Бондина в плечо:
– Что происходит?
Он открыл глаза:
– Все в порядке. Это всего лишь… турбул… – нас снова подкинуло, – лентность… Стюардесса так сказала.
– А где она сама?
– Не знаю.
Я поднялась. Ух ты. Мало того, что пол дергается, так он еще уходит куда-то в сторону. Или я еще не протрезвела?
– Ты куда? – спросил Бондин.
– К пилоту. Узнать, в чем дело, – сказала я. – Зачем они трясут самолет!
Инспектор не ответил и только снова зажмурил глаза. Я дружески похлопала его по макушке:
– Щас приду. Не трясись так.
– Это самолет трясется, – открыл он глаза и слабо улыбнулся, – а вовсе не я.
– А ты не добавляй, – сказала я, сама не понимая толком, что говорю, и направилась к шторкам, хватаясь для равновесия за спинки кресел.
За шторками был небольшой тамбур, и прямо по курсу была дверь с овальным окошком. Я заглянула в окошко, увидела синие спинки кресел и больше ничего. Я нажала на стальную ручку, дверь открылась.
Такого ужаса я не испытывала никогда. Передо мной были большие изогнутые окна, и прямо на меня мчались облака. Но это еще ничего. Главный ужас был в том, что в креслах никого не было.
– Еще водки или соку? – раздался услужливый голос. Справа, в углу у шкафчика, стояла стюардесса. – Все уснули, инспектор ничего не желал, и я отлучилась на минутку. Поболтать с капитаном.
– Где летчики?! – не слушая ее, в ужасе завопила я.
– Капитан Ганс всегда один водит самолет, – спокойно сказала стюардесса.
– И где он, где?! – продолжала вопить я.
– Я тут, – раздался деловитый мужской голос откуда-то… из-под кресла? – А зачем я вам?
– Где – тут? – Я наклонилась – под креслом никого не было.
– Фиалка, – строго сказал мужской голос, – я же вам говорил – никакой водки.
– Но это же их национальное… – извиняющимся тоном сказала Фиалка.
– Дай им тогда кофе! – рявкнул бас.
– Какой кофе! – крикнула я. – Не хочу я кофе! Вы где? – А потом я заметила, как штурвал слегка шевельнулся туда-сюда. – Вы невидимка?!
Из кресла раздалось какое-то тихое рычание и бормотание. Кажется, на немецком языке. Стюардесса склонилась ко мне:
– Включите, пожалуйста, ваше око.
Я повернула перстень. О! Так вот он кто. В кресле сидел мужчина, полупрозрачный. Я заглянула сбоку. На нем, как и на стюардессе, была треуголка, а еще черная повязка на глазу. А форма была обычная, летчицкая. На вид ему было лет сорок.
А еще я почему-то смогла понять некоторые слова в его бормотании. И они мне не очень понравились.
– Так вы привидение! – удивилась я. Голова моя все еще кружилась от опьянения, а тут еще серебристый магический мир, так что я быстро отвернула кольцо обратно.
– Да, – резко ответил голос. Похоже, ему было обидно быть привидением. – Так по какому поводу вы хотели меня видеть?
– Спросить, – сказала я требовательно, – почему самолет трясется.
– Больше не трясется, – сказал капитан Ганс.
О. И правда, меня больше не подбрасывало. Но зато…
– Тогда почему шатается? – еще более требовательно спросила я.
– Кофе! – заорал капитан. – Дайте ей кофе, Фиалка!
Но Фиалка уже протягивала мне масенькую белую чашечку с дымящимся ароматным напитком.
– Я не люблю кофе, – сморщилась я. – Он горький.
– А водка? – спросил Ганс. – Сладкая?
– Нормальная, – сказала я.
