Детство лебедушки
Когда Эльстер было девять лет, бабушка взяла ее с собой на ярмарку. Девочка крепко сжимала в кулачке десятипфеннинговую монетку, подарок папы – кисло пахнущего человека, который весь день варил солодовое пиво.
– Купи себе конфетку. Или цветочек, – сказала бабушка.
Веселая ярмарочная суматоха так и звала Эльстер, она вырвалась от бабушки и сразу же смешалась с толпой. Протолкнувшись в первые ряды столпившихся зрителей, она увидела тощего человечка в костюме всех оттенков красного цвета. Он проворно передвигал потемневшие наперстки по столу, покрытому линялым шелковым лоскутом.
Руки его, усеянные крупными пожелтевшими бородавками, двигались проворно и изящно. Вдруг он поднял один наперсток – там обнаружился флорин. Повернул, покружил другой наперсток правой рукой – гляди-ка, вот и ржавый геллер. Монетки он показывал лишь на миг – вызвав восхищенные вздохи толпы, они сразу снова исчезали в своем медном убежище.
– Нюхом чую, что у тебя в кулачке десять пфеннингов, – скороговоркой пробормотал сквозь зубы костлявый человечек. Эльстер сама не поняла, как расслышала сквозь крики зрителей: «Левая, левая рука!» – Что, поставишь на новую жизнь? Сменяешь железо на золото?
Правой рукой он приподнял наперсток, демонстрируя сверкающую марку, круглую, как солнышко, с вычеканенным на ней девичьим лицом. Маленькая Эльстер поднялась на цыпочки и чуть не перевернула стол, пытаясь рассмотреть лицо на монетке. Оно было не похоже ни на мамино, ни на бабушкино – ни на чье из женщин, которых она знала. Монетка была самым восхитительным предметом, который она когда-либо видела: золото сверкало и обещало ей все что угодно. Все-все. Ей так захотелось выиграть у этого чудака монетку, что аж слюнки потекли.
Когда она выпустила край стола, десять пфеннингов выкатились у нее из вспотевших пальцев. Человечек поймал монетку наперстком:
– Выбирай наперсток, сорочья душа! Золотой-то хочется? Левый, правый, средний? Или передумала?
Эльстер впилась в стол глазами, наблюдая за движениями рук. Но уследить за ними никак не удавалось – она просто закрыла глаза, потянулась вперед и вцепилась в руку наперсточника. Его кожа показалась гладкой и твердой, как слоновая кость.
– Вот этот, – выдохнула Эльстер.
Мужчина раскрыл ладонь, и она увидела, что наперсток пуст.
– Может, в другой раз повезет. – Он улыбнулся, и она увидела, что его передние зубы металлические – левый тусклый, железный, а правый блестящий, золотой.
От стола ее оттащила сильная рука.
– Глупая девчонка, – проворчала бабушка и отвесила ей затрещину. – Теперь ничего, кроме наперстка, не получишь.
Послание
Внизу, в погребе, камни сочились влагой. От запаха плесени Одилия расчихалась. Она заметила, что отец дрожит от холода. Под ногами была свежевскопанная земля. В нишах стен стояли ящики. В клетке на табурете сидел плачущий человек в накинутой на плечи грязной ливрее королевского двора.
– Последний гонец от принца. – Папа ткнул в драгоценное ожерелье, поблескивавшее у ног узника. – Принес взятку, чтобы помолвку разорвать.
Отец хмыкнул, наклонился и порылся в земле пальцами. Одилия помогла ему разгрести грязь, скрывающую тусклое, серое яйцо.
– Но, папа, он ведь не виноват…
Чародей осторожно вытащил из земли яйцо.
– От традиций не уйдешь, милочка. Еще Софокл писал: «Никто не любит гонца, приносящего дурные вести».
Он вынул из плаща булавку и проколол яйцо, бормоча слова из rara lingua. Затем подошел к пленнику – тот, трясясь, упал на колени. Чародей подул в дырку – из яйца вырвались вонючие сернистые пары и окружили гонца. Его вопли перешли в отчаянные крики певчей птицы.
– Пошлем его принцу в позолоченной клетке с посланием: «Мы с радостью принимаем ваше предложение устроить бал по случаю помолвки». Эх, надо было превратить его в попугая, тогда бы он сам это сказал.
– Папа… – вздохнула Оливия.
– После свадьбы я верну ему прежнее обличье. Обещаю. – Он отнес яйцо к полкам и вытащил ящик с зарытыми в землю колдовскими яйцами. – Какой король лучше заботится о своих подданных?
Принц