Принц скорее вычистил бы все стойла во всех конюшнях королевства, чем объявил на балу о своей помолвке с дочерью чародея. Наверняка отец замыслил его погубить, иначе зачем он обрек его на брак с этой гарпией?
– Отец, образумься! Отчего бы мне не жениться на дочери герцога Бременского? – Принц поглядел на небо. Небо было поддельное: мастера расписывали потолок бального зала. С очередным движением кисти появилось облако.
– На той, которая так красива, что родители заперли ее в монастыре? – поднял брови король. – Мальчик, твоя жена должна быть верна тебе одному. Если эталон мужчины для нее Бог, то тебя она вообще уважать не будет.
– Тогда на той графине из Шаумберга…
Король вздохнул:
– Сынок, хорошеньких наследниц с богатыми поместьями много, но волшебства в приданое не получит ни одна из них.
– Волшебства? Да это просто фокусы!
– Превращение в индюка – не фокус. К тому же фон Ротбарт – самый ученый человек, которого я знаю. Если у его дочери есть хотя бы половина его ума и таланта…
– Мертвыми языками да высокопарными стишками царству не поможешь.
Король рассмеялся:
– Только не говори этого кардиналу Пассерину.
Птенец
В тишине Одилия подняла глаза от пожелтевших страниц книги, в которой рассказывалось, что птенцы пеликана появляются на свет мертвыми, и только мать воскрешает их, клюнув себя в грудь и дав им напиться теплой крови. Одилия своей матери не помнила. Папа никогда не отвечал на вопросы о ней.
Она погасила свечу в подсвечнике и открыла ставни. Ночь за окном была полна загадочных звуков. Одного шума ветра хватило бы, чтобы выманить ее из комнаты.
Одилия подошла к комоду, открыла нижний ящик и нашла под старыми кофтами последнее из припрятанных золотых яиц гербового орла. Она могла бы разбить его сейчас, обратиться ночной птицей и улететь на свободу. Она задумалась об этом соблазнительном плане, глядя на собственное, едва заметное отражение в блестящей скорлупе, затем протерла ее полой халата.
Но желание увидеть лицо Эльстер было сильнее.
И Одилия, как во многие другие ночи, собрала и связала между собой простыни и старую одежду, чтобы по ним, как по веревке, спуститься вниз со стены отцовской башни.
Когда она спускалась при лунном свете, мимо ее головы пролетела какая-то крупная птица. Одилия застыла, оберегая яйцо за пазухой, только пыль из кирпичной кладки под ногами посыпалась под ногами. Летучая мышь? Отец называл их вредителями и охотился на них, оборачиваясь филином. Если он ее увидит… Нет, не заметил – а то бы сразу потребовал вернуться к себе. Может быть, это гербовый орел? Крепко вцепившись в веревку, она ждала конца света – ведь именно это, по словам папы, случится, если орел улетит из клетки. Но отчаянно бившееся сердце постепенно успокоилось, и Одилия сама устыдилась своих страхов. Фон Ротбарт-старший сейчас наверняка спит за столом, размазав щекой чернила на странице. Гербовый орел понуро сидит за крепкой решеткой. Наверное, он тоже мечтает о свободе.
Спрыгнув на землю, Одилия побежала ко рву. Лебеди спали на берегу, закинув длинные шеи за спину и спрятав головы под белоснежные крылья.
Она подняла в воздух яйцо гербового орла. Словами rara lingua она превратила свой ноготь в коготь, острый, как нож, проколола в яйце две дырочки и подула в первую, мысленно произнося заклинания и имя любимой. Ей было трудно удержать слова в голове – они, словно живые, рвались с ее языка на свободу. Может быть, и отец просто не может удержаться, чтобы не превращать людей в птиц… Впрочем, Одилия подозревала, что он от всего сердца любит это занятие.
Ей никогда не надоедало смотреть, как белок вырывается из скорлупы и летит над спящими лебедями, словно болотный огонек, а затем золотым дождем падает на одну лебедушку.
Эльстер сладко потянулась. Когда она подняла тонкие белые руки и длинные светлые волосы рассыпались по ее плечам, Одилии показалось, что это райский цветок расцвел у болота. Девушка сделала несколько шагов; Одилия взяла ее за руку и начала тихонько успокаивать, пока не прошел шок от превращения.
Они направились в лес. Эльстер смеялась от радости – она снова может бежать! Она нагибалась, чтобы поворошить опавшую листву, трогала стволы, затем дернула за ниточку, выбившуюся из шва платья Одилии, и улыбнулась.
Эльстер привезли в башню, чтобы она сшила Одилии платье для выхода ко двору. Одилия помнила их первую встречу, когда она стояла на стуле, а самая прекрасная девушка на свете то тянулась вверх, то опускалась на колени, снимая мерки. Одилия никогда не чувствовала себя так неловко – ей казалось, что она в любую секунду то ли упадет со стула, то ли, споткнувшись, взлетит в воздух, как перышко.
Папа велел Эльстер соорудить для Одилии бальное платье из прутиков и ниток, чтобы оно напоминало птичье гнездо. Но, когда девушки оказались
