Оказавшись около рва, Одилия превратила Эльстер в девушку и вывела ее на дорогу. Увидев великолепную карету, Эльстер мигом оправилась от слабости.
– Наконец-то я прокачусь с удовольствием. – Эльстер оперлась на руку кучера и взошла по ступенькам в карету. – Но мне нечего надеть на бал!
Одилия села рядом с ней и провела рукой по занавескам и подушкам:
– Здесь материи хватит на десять платьев.
Когда Одилия превратила свои ногти в острые лезвия, чтобы раскроить атлас и кисею, она заметила, что Эльстер отодвинулась от нее подальше: колдовства девушка боялась. Одилия улыбнулась ей и протянула руку с ногтями-иголками. Эльстер осторожно взяла ее за запястье.
Стежок за стежком – и вот уже на коленях у Эльстер лежит корсаж.
– Мы ведь можем не ходить на бал, – вдруг предложила Эльстер. – Преврати кучера в красногрудую малиновку, и убежим, куда только захотим.
– Но я никогда не была так далеко от дома.
Одилия сама удивилась, почему никогда не думала о том, чтобы убежать из дому. Но в последнее время мысли ее были полны этим ужасным балом, как будто у нее не было другого выбора, кроме как принять предложение принца. Она выглянула в окошко, мимо которого проносился огромный мир. Но ведь папа будет ждать ее сегодня вечером. А завтра уроки, а еще надо покормить гербового орла… Она просто не может бросить отца!
Она с облегчением вздохнула, вспомнив, что не взяла с собой черное яйцо и не может превратить человека в птицу. Одилия никогда этого не делала и подумать не могла, что ей это может понадобиться. Она покачала головой.
Эльстер нахмурилась:
– Настоящая папенькина дочка. – Девушка нагнулась и откусила нитку, что тянулась от пальцев Одилии к ее платью. – Помни, я тебе это предлагала.
Бал
Бальный зал дворца превратился в очарованный лес. Ковры из далекой Персии убрали, чтобы усыпать пол сотнями вырезанных из шелка листьев, на которых высокородные гости то и дело поскальзывались. Седобородый посол Ломбардии упал и сломал ребро; когда его уносили прочь, он кричал, что это не простой несчастный случай, а военная диверсия – atto di guerra.
Вдоль стен высились деревья работы плотников и кузнецов. Придворный повар вылепил из теста певчих птиц с леденцовыми перьями и марципановыми клювами.
Музыкантам велели играть только те мелодии, которые можно услышать в природе. Они озадаченно переглядывались и делали долгие паузы.
– Фрейлейн Одилия фон Ротбарт и ее подруга фрейлейн Эльстер Шванензе, – объявил глашатай с густыми, набриолиненными усами.
Одилия сжалась под своим корсажем из прутиков и веревок и присела в реверансе. Как все на нее вытаращились! Возьму Эльстер за руку, подумала она, это придаст мне сил. Она протянула руку, но рядом никого не было – она остановилась в недоумении на середине лестницы, оглянулась на толпу придворных, но девушки-лебедушки нигде не увидела.
Придворные обступили ее. Они болтали наперебой, так что Одилия едва могла разобрать слова.
– Это платье такое… необычное, – пробасил старик в красной мантии кардинала. – Очень смелая, знаете ли… незамысловатость.
Крючконосая матрона обмахнулась шелковым платочком:
– Надеюсь, глину, на которой крепятся эти ветки, доставили из-за границы?
Голубки
Эльстер взяла с подноса слуги хрустальный бокал ледяного сильванера. Она долго смаковала сухое вино, чтобы потом вспоминать его вкус, когда ей придется опускать клюв в болотную воду.
– Фрейлейн фон Ротбарт. Наши отцы хотели бы видеть, как мы танцуем.
Эльстер обернулась. Насчет мундира она не ошиблась. У нее сжалось сердце – так захотелось дотронуться до синего, словно ночь, сукна, позолоченных пуговиц, медалей на груди и тяжелых золотых позументов на плечах. Этот мундир, должно быть, хранится в шкафу рядом с меховыми шубами, панталонами и ботфортами для верховой езды, шелковыми домашними куртками, пахнущими турецким табаком. Сделать такого мужчину счастливым может только возлюбленная со столь же изысканным вкусом.
Она опустила взгляд, трепеща ресницами, и присела в низком реверансе.
– Я рад, что вы надели мой подарок. – У принца были аккуратные ногти, такие розовые, что без полировки явно не обошлось. Он приподнял ожерелье на ее шее. Кончик мизинца скользнул в ложбинку на груди. – Иначе как бы я узнал вас?
Девушка многообещающе улыбнулась.
Он повел ее туда, где музыканты силились подражать стрекоту кузнечиков на закате.
– Сегодня ваш отец удостоится моей искренней похвалы, ведь вы самое очаровательное из сотворенных им чудес.
– Ваше императорское высочество слишком добры.
Еще три пары в драгоценных нарядах, жемчугах и серебре присоединились к ним в кадрили. Ловко выделывающие па башмаки вздымали клубы перьев
