– Если все сыграете, как сегодня Энди, а я знаю, вы можете… – Он сделал эффектную паузу. – Эти таунтонские молокососы месяц задницу подтереть не смогут без маминой помощи!

Дойль с другими парнями приглашали меня на вечеринку, но я отговорился тем, что надо приложить к плечу лед. Дома я сказал родителям, что мы победили и я сыграл нормально.

Отец посмотрел на меня как-то странно:

– Мы слушали репортаж, сын.

– Понятно, – огрызнулся я. – Да, я гребаный герой. Ну и что с того?

Отец помрачнел, но мама положила руку ему на плечо и сказала, что у меня усталый вид и мне надо отдохнуть.

Я засел в своей комнате, нахлобучил наушники и стал слушать новый альбом «Грин Дей», но он был мне не в настроение, недостаточно мрачный. Я сел за компьютер, чтобы проверить почту, но не проверил, а просто сидел, тупо пялясь в черный экран. Только в те минуты я понял, что по-настоящему порвал с Кэрол Энн, и матч, полный безжалостного насилия, был для меня в некотором роде ампутацией, отречением. Если бы плечо так не болело, я бы залепил кулаком в стену. Посидев так некоторое время, я включил компьютер и стал играть, заливая на экране городские руины кровью гигантских насекомых, пока мой гнев не иссяк.

* * *

На следующее утро мне позвонила Доун Купертино, невеста Дойля. Она сказала, что беспокоится за Дойля, хочет со мной поговорить, и пригласила меня зайти. Доун училась на класс старше нас и бросила школу в шестнадцать лет, когда забеременела, но у нее случился выкидыш на раннем сроке. Она так и не вернулась в школу, а нашла работу официантки во Фредрикс Лондж и квартиру в Кресент Сити, на втором этаже старого панельного дома. Это была худая, голубоглазая девчонка с пепельными волосами, на два года старше Дойля и почти на три года старше меня, с молочно-белой кожей, красивыми ногами и остреньким личиком, которому суждено было сохранять привлекательность еще года три-четыре, а потом стать сухим и желчным. Впрочем, Доун, скорее всего, и не ожидала от жизни больше, чем еще три-четыре хороших года.

Хотя Дойль и хвастался своим романом с женщиной старше его, плюс со своей квартирой, по-моему, на самом деле он с ней закрутил, потому что у нее были такие же скромные ожидания от жизни, как и у него, но она по этому поводу не унывала. «Наслаждайся тем, что есть, беби, больше все равно ничего не получишь», – бывало, говорила она, сопровождая свой комментарий усмешкой, как будто даже посидеть за пивом или посмотреть фильм воспринимала как приятные сюрпризы, на которые никак не рассчитывала.

В то утро Доун встретила меня у дверей в джинсах и старом свитере, который был ей велик размера на три-четыре, с волосами, собранными в конский хвост. Она устроилась с ногами на диване в гостиной, а я сел рядом, разглядывая ее коллекцию безделушек из стекла и фарфора, выставку старых футбольных вымпелов и картинок с пушистыми котятами и грозными драконами на стенах, школьный альбом с фотографиями на кофейном столике. Это был музей ее жизни – до того дня, когда ребенок дал о себе знать. По-видимому, с тех пор не произошло ничего особенного. Я почувствовал себя неуклюжим, как будто одно движение моего локтя или колена может разбить эту иллюзию вдребезги.

Доун поставила кофейник, и мы поболтали о том о сем. Она выразила свои соболезнования насчет Кэрол Энн и поинтересовалась, как она переживает разрыв.

– Злится до чертиков, – ответил я. – Надеюсь, что это ее поддерживает.

Доун нервно хихикнула, как будто не поняла моих слов.

– В чем дело? – спросил я ее.

– Ты просто… так смешно это сказал. – Она откинула со лба пряди волос, дотронулась до моего плеча и спросила с преувеличенной заботливостью: – А ты как?

– Со мной все в порядке. Так что случилось с Дойлем?

Она тяжело вздохнула:

– Не знаю, что на него нашло. Он какой-то странный, и… – У нее задрожал подбородок. – Как ты думаешь, он собирается меня бросить?

– С чего ты взяла?

– Он на меня больше не обращает внимания. – Она смахнула слезу. – Я подумала, вдруг, раз ты бросил Кэрол Энн, он тоже собрался со мной расстаться. Дойль ведь тебя любит, Энди. Иногда мне кажется, сильнее, чем меня.

– Ерунда, – сказал я.

– Нет, правда. Он только о тебе и говорит: «Энди то, Энди се…» Если бы ты стал красить губы и носить платье, он бы непременно так же нарядился. – Она расправила плечи. – Может, нам и правда стоит расстаться. Мне почти двадцать лет. Пора перестать встречаться с мальчишкой.

– Так ты считаешь его мальчишкой?

– А ты разве нет? Дойль во многом остался тем десятилетним поросенком, который всегда пытался задрать мне юбку палкой. И теперь, когда он уже давно и взаправду мне под юбку залез, он относится к сексу, как к какой-нибудь прикольной штуке, которую только что нашел в сарае и которой его так и подмывает похвастаться перед дружками.

Кофе был готов, и Доун внесла поднос с кофейником, двумя чашками, сливками и сахаром. Когда она нагнулась, чтобы поставить поднос на стол,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату