от моего дома на востоке до дома Дойля, который находился к западу от города, в миле от знака его границы.
Я стоял на светофоре рядом с бензозаправкой. Ветер хлопал сине-желтыми флажками между насосами, гонял по бетону бумажки и пыль. Я снова пытался разрешить проблему, которая мучила меня большую часть ночи. Рано или поздно, понимал я, Доун или кто-нибудь из ее подруг все расскажет Дойлю. Если я не успею раньше, то потеряю его дружбу. Но если я расскажу ему сам, то предам Доун. Вся эта история тошнотворно отдавала школьной мелодрамой. Зажегся зеленый свет. Я дал газу, но не включил передачу – мотор снизил обороты, я откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Хрен с ним, с Дойлем, подумал я. Ничего я ему не скажу. Поедем в «Снейдс», посидим на переднем крыльце с пивом и поговорим о футболе.
Сзади подъехал молочный фургон, я опустил стекло и махнул водителю, чтобы он проезжал вперед, но фургон не тронулся с места. Я оглянулся. Ветровое стекло было покрыто полосками птичьего помета. Водителя я не смог рассмотреть, хотя уловил движение в кабине. Я махнул снова – фургон ни с места. Меня это начало раздражать. Я вылез из машины и замахал обеими руками, как служащий аэропорта, который подводит самолет к терминалу. Ничего. Я хотел уже забарабанить в дверь фургона, но что-то в нем меня испугало. За полосками и потеками птичьего помета окна были словно замазаны черной краской, и снова мне почудилось внутри лихорадочное движение. У меня в памяти всплыли фильмы ужасов про призраков, поселившихся в автомобилях. Я вернулся в свою машину и рванул прочь, оставив фургон у светофора.
Дойль в своей куртке со спортивными эмблемами стоял на холмике в поле рядом с участком его отца, по пояс в бурых сорняках и травах. Штук шесть граклов кружило у него над головой. Я остановился на обочине, вышел из машины и позвал его, но он смотрел в другую сторону, и ветер унес мои слова. Я уже хотел перейти автостраду, когда на холме показался молочный фургон, который несся почти бесшумно, но на огромной скорости. Я прижался к машине, сердце куда-то рванулось у меня в груди – фургон пролетел мимо, к Таунтону, и исчез за следующим холмом. Потрясенный, я подошел к краю поля и снова позвал Дойля. Один за другим, граклы спустились со свинцового неба и скрылись в высокой траве, но Дойль все не двигался, словно по-прежнему не слышал меня. Я нашел дыру в изгороди из ржавой сетки, прошел по полю метров десять, но вдруг остановился: от присутствия птиц мне было не по себе.
– Дойль! – крикнул я.
Он повернулся, с неподвижным, бледным лицом, и секунду-другую смотрел на меня, как будто не узнавал. Затем махнул мне рукой, чтобы я подошел. Я старался обходить места, где на землю опустились граклы.
– Пошли, – сказал я.
Он обозревал пустое поле с явным удовлетворением, как будто планировал построить на этом участке большой дом с бассейном.
– Куда нам спешить? – откликнулся он. – «Снейдс» не убежит.
С минуту мы стояли молча, затем он сказал:
– Как думаешь, будет сегодня дождь?
– Какая на фиг разница? Пошли!
– Можем и пойти. Просто я думал, ты хочешь мне кое-что рассказать.
Я Дойля не боялся – у меня над ним было преимущество в пять дюймов и тридцать фунтов, – но ожидал, что набросится он на меня яростно. Я отступил на шаг и приготовился. Он усмехнулся и снова стал оглядывать поле.
Озадаченный его поведением, я спросил:
– Да что с тобой творится?
Он натянуто усмехнулся:
– Хороший вопрос от того, кто трахнул мою подружку.
– Она тебе рассказала?
– Не важно, кто мне рассказал. Тебе не об этом надо беспокоиться.
Дойль занес кулак, как для удара, но в последнюю секунду опустил руку и засмеялся над тем, как я, пытаясь увернуться, споткнулся и растянулся на земле. Он наклонился, упершись руками в колени и смеясь мне в лицо.
– Она шлюха, дружище, – произнес он. – Прикидывается не винной маргариткой. Мне странно только, что она тебя раньше не завалила.
Я вытаращился на него.
– Честно, – сказал он.
– Я думал, вы собираетесь пожениться.
Он фыркнул:
– Я скорее на туалетном стульчаке женюсь. Она мне никто – просто телка для потрахаться.
Туча граклов закружилась над холмом, за которым исчез молочный фургон, и суматоха в небе отразила смятение у меня в голове. Я вспомнил, как ласкова была Доун, как она нуждалась в нежности. После того, что сказал Дойль, мне захотелось в ней усомниться, принять его точку зрения… я и впрямь усомнился в ней на какое-то время, но его неуважение к девушке все же неприятно меня поразило. Я впервые понял, что, возможно, наша дружба не навсегда, и задумался, не будут ли все мои отношения такими же непрочными.