В раздевалке ребята спрашивали друг друга: «Что случилось? Засчитают техническое поражение?» Дойль только улыбался. На лицах игроков засветилась робкая надежда, когда до всех дошло, что мы, возможно, поедем на региональный матч. Но тут вернулся Татл, упер руки в бедра и сказал:
– Они приехали.
И все сдулись.
– Приехали, – уныло повторил он. – И разминаться не хотят. Слышите? Они считают, что победят нас, даже не разогревшись. – Он вгляделся в наши лица. – Докажите, что они неправы.
Похоже, он строил из себя генерала Паттона, пытаясь мотивировать нас несколькими правильно подобранными словами вместо обычной своей проповеди, но эта затея провалилась. Всех словно оглушило – особенно Дойля, и несколько пламенных призывов нам бы как раз не помешали. Молитва перед игрой была особенно истовой. Когда мы выбежали на поле, за свистками болельщиков Таунтона было не слышно ни приветствий Эдинбурга, ни звонких голосков нашей команды поддержки. Таунтонский автобус был припаркован за западными трибунами, и их три капитана ждали посреди поля с рефери. В своих черных формах и шлемах они казались огромными кусками тьмы. Мы с Джейсоном Кумбсом вышли к ним, чтобы бросить монету. Номер пятьдесят пять стоял рядом с квотербеком Таунтона и одним из тех защитников, которые нас сделали в Кресент Крике, восемьдесят седьмым. С прошлого года он, похоже, стал еще страхолюднее.
– Джентльмены, – обратился рефери к капитанам. – Вы гости. Выбирайте первыми, орел или решка.
Он подбросил серебряный доллар, и пятьдесят пятый сказал слабым, хриплым голосом:
– Решка.
– Решка и есть, – подтвердил рефери, подбирая монетку.
– Подача наша, – проскрежетал пятьдесят пятый.
Они не пожали нам руки – Эдинбург и Таунтон руки друг другу не подают.
– Тебе не кажется, что пятьдесят пятый какой-то странный? – спросил я Джейсона по пути к боковой линии.
– Не знаю, – буркнул Джейсон, погруженный в свои мысли.
После этого все завертелось, как обычно в последние минуты перед свистком к началу игры. Я знал, что папа с мамой дома, слушают трансляцию – мама не могла смотреть, как я играю, потому что слишком волновалась, – но все равно поискал их глазами на трибунах. Крики и краски слились воедино. В тяжелом воздухе висел странный, кислый запах. Татл пробежал вдоль боковой линии, отвесив нам несколько шлепков, затем крикнул группе ответной подачи: «Справа отбивайте! Справа!» И игроки побежали занимать позиции.
Таунтонцы уже выстроились в ряд вдоль сорокаярдной линии: одиннадцать черных монстров. Я ожидал, что они будут действовать с обычной для них четкостью автоматов, но игрок подковылял к мячу вразвалку и ударил едва-едва; остальные даже с места не сдвинулись. Один из наших перехватил онсайт у сорок шестой отметки Таунтона.
– Они что, над нами издеваются? – прорычал оскорбленный тренер Татл. – Показывают, что им на нас наплевать?
Он велел Джастину провести серию коротких пассов, но Джастин собрал нас в углу поля и нацелился сделать мне длинную обманную передачу.
– Тренер этого не говорил, – сказал наш тейлбек Тик Роббинс.
– Да пошел он! – отозвался Джастин. – У меня это последняя игра, я делаю, что хочу. Этот кретин еще будет указывать мне, что делать.
Тик все еще возражал, и Джастин сказал:
– Если будем делать короткие передачи через середину, они Энди просто убьют. Ну все, пошли. Раз, два…
Мы разошлись, и я встал напротив таунтонского корнербека. Он смотрел в небо, будто надеялся получить инструкции от Господа Бога. На счет «два» я сделал обманное движение, как будто собирался побежать к центру поля и ринулся вдоль боковой линии. Никто меня не прикрыл, и, когда мяч полетел ко мне сверху, из света прожекторов, я подумал, что тут и настал момент сатори. Я поймал мяч, но ребята малость перестарались с передачей, и я, потянувшись за мячом, потерял равновесие и упал за двадцаткой.
Это защитников Таунтона не остановило. Они и ухом не повели, когда я поймал мяч, но теперь бросились ко мне на невероятной скорости. Их контуры расплылись, словно они не бежали, а летели над травой. На меня набросились целых трое, но ударов я почти не почувствовал – только укол. Пытаясь высвободиться, я заметил, как в груди парня, прижавшего меня к земле, открылся лимонно-желтый глаз – подмигнул и снова пропал, – а еще вопли толпы перекрыл характерный крик: «Пи-ип!» Я вскочил на ноги, испуганный и ошеломленный. Моя форма была испещрена мелкими дырочками.
Рефери показал таунтонцам флажок за необоснованную жестокость и отчитал игроков, обещая удалить их с поля. Не обращая на него никакого внимания, они тяжело поднялись с земли и отошли на негнущихся ногах. Я показал рефери свою форму, но он был зол на весь мир и сказал, чтобы я заткнулся и шел играть. Я сказал ребятам, что происходит что-то непонятное, но Джастин был весь в мечтах о голе и пропустил мои слова мимо ушей. После штрафного мы завладели мячом на таунтонской девятиярдовой линии – Джастин, вопреки инструкциям Татла, передачи делать не стал. И тут Тони Баджен, наш правый такл, ахнул: «Ни фига себе!»
Таунтонские воины, игроки на поле и боковой линии, рассыпались – разлетелись на хлопающих крыльями граклов. Костюмы, шлемы, тела – все до последней мелочи состояло из птиц, невероятным образом слепившихся в самые сложные формы, и теперь они распались. Шлем раскрылся блестящими
