– Ты думаешь, они ошибаются?
Я повесила голову, стыдясь того, о чем собиралась спросить.
– Возможно ли, пророк, что человек рождается не в том теле?
Напрягшись всем телом, я ждала, что он отодвинется. Но он только вертел веретено в руках. Прясть он перестал:
– Продолжай.
Я склонилась к нему и прошептала в седые волосы, закрывающие уши:
– Я не хочу того, чего хотят женщины. Мне не нужен муж, дети и дом. Я хочу… хочу того, чего хотят мужчины! – Вот я и сказала это. Мое сердце стучало, щеки горели. Но я чувствовала странную радость, как будто камень упал с моей души. Слова так и посыпались из меня: – Я хочу быть свободной, охотиться, убивать, наслаждаться моей ловкостью и силой! Если я не могу добиться этого как женщина, пусть обрету это как мужчина! – Едва сознавая, что делаю, я схватила старика за плечи. – Открой мне свою тайну! Скажи, что ты сделал, когда обратился в женщину, и как мне стать мужчиной?
Тиресий не двинулся, но его слепые глаза уставились в мои.
– А если скажу? К чему ты стремишься, дитя Кадма? Каково твое истинное желание?
– Артемида, – прошептала я, выдыхая любимое имя ему в лицо, как молитву. – Я буду искать Артемиду-охотницу.
Не знаю, где он нашел силы оттолкнуть меня. Как будто кто-то другой мощной рукой сбросил меня на землю. Воздев посох, Тиресий завыл, как волк, возвышаясь надо мной:
– Горе! Горе дому Кадма! Кровь и ужас, ужас и кровь! Бежит прекрасный олень!
– Замолчи. – Я приподнялась и дернула его за полу, но он даже не заметил, словно меня и вовсе не было.
– О страшное превращение! – Старик снова вскинул руки, словно пытаясь заслонить незрячие глаза от видения. – Охотник обратился в дичь, ужас выпущен на волю! Горе опустевшему дому! Горе его семенам, им не суждено прорасти!
Пророчество было ужасно и так – но что, если люди услышат, и выбегут на крики?
– Я это все не всерьез, – пролепетала я. – Умоляю, замолчи, я не хотела…
Пророк медленно опустил посох и оперся на него всем своим весом. Ноги его дрожали.
– Ох, царевна, что я увидел! – Он тяжело опустился передо мной на колени. – Умоляю тебя, ради твоего деда и ради меня, не преследуй богиню. Что за ужасное превращение… Смерть и безумие. Ужас, ужас…
Старик плакал у моих ног. Я тоже упала на колени и обещала, что никогда не буду пытаться стать кем-то другим.
Сестра встала среди ночи, чтобы рассказать мне о кровавом пророчестве. Она нашла меня на крыше, где я следил за ходом Сатурна, которому впервые в моей жизни предстояло встретиться с Альфой Змееносца.
Ее лицо было цвета луны и серебра, словно лунный свет выпил из нее всю кровь. Она не плакала, но я все равно обнял ее озябшие от ночного холода плечи.
– Я не смею уйти, – проговорила она. – Не смею покинуть дом. – Сестра устремила взгляд через спящие поля на далекий лес. – Ах, если бы я могла найти богиню, взглянуть на нее хоть раз перед смертью…
– Креуза!
– Я так чувствую. Я не могу объяснить.
– И не надо, – сказал я. – Я просто не хочу, чтобы ты умерла.
Она улыбнулась и погладила меня по щеке:
– Ах ты, мой бык-звездочет.
И тогда я понял, как могу ей помочь. Дурак я был, что не подумал об этом раньше. Хирон был прав – боги решают нашу участь, но в наших силах взглянуть им прямо в глаза, взять то, что полагается нам по праву, и применить это наилучшим образом.
Если волею судеб я охотник, значит, буду охотиться. Но в погоню за добычей я пущусь ради сестры. Богиня любит тех, кто охотится целеустремленно и с душой.
Креуза зевнула. Ночью от нее толку мало.
– Пора мне на покой, – печально проговорила она. – Скоро прибудут женихи, у меня будет полно забот по дому.
– Мне тоже пора спать, – сказал я, притворившись, что зеваю. – Охота начнется рано утром, мне надо добыть мяса на всех твоих женихов.
– Надеюсь, кролик им по вкусу, – усмехнулась Креуза. – В это время года все равно другой дичи не найдешь.
– Свою добычу, какова бы она ни была, я посвящу тебе и твоему будущему счастью.
Так я ей сказал. Но на кого я в самом деле буду охотиться, я сохраню в секрете, пока не принесу печальной сестре моей весть, которая окрасит ее бледные щеки румянцем радости.
