дрожать руки. Сердце билось, словно в его грудной клетке бушевало стадо крупного скота. Ему приходилось сворачивать на обочину и, сотрясаясь от дрожи, прикуривать сигарету, чтобы затем высосать из нее весь дым до последней толики. Кровь стучала в висках. Казалось, что пульсировали даже его глаза.
А затем это проходило. Иногда приступы оставляли после себя мимолетные воспоминания о Джейкобе. Словно человек взглянул на полную луну, и она отпечаталась на сетчатке его глаз. И потом при закрытых веках вместо темноты он видит смутные светлые контуры.
Вот и сейчас, сжимая в пальцах маленький серебряный крестик, Харольд почувствовал приближение одного из таких приступов. На глаза набежали слезы. Ощутив холодный ужас эмоционального срыва, он поступил как настоящий мужчина: Харольд принял точку зрения своей жены и похоронил все горестные мысли под наковальней сердца.
— Пусть так и будет, — сказал он.
Они шли через двор прогулочным строем: Харольд медленно шагал по дорожке, а Джейкоб кружил вокруг него, как пчела. «Просто побудь с ним какое-то время, — попросила Люсиль. — Пройдитесь немного. Сходите куда-нибудь, как делали раньше. Это все, что ему нужно». И вот они вышли на прогулку — «вернувшийся» сын и отец, не имевший понятия, куда им идти. Поэтому Харольд шел куда глаза глядят.
Пройдя через двор и по краю участка, они выбрались на грунтовую дорогу, которая вела к двухполосному шоссе. Несмотря на указ президента, запрещавший «вернувшимся» покидать дома, Харольд вел сына туда, где по раскаленному асфальту мчались военные грузовики. Солдаты, выглядывая из окон джипов и «хамви», лениво посматривали на «вернувшегося» мальчика и худощавого старика.
Когда один из проезжавших мимо «хамви» затормозил и, развернувшись на середине дороги, с грохотом поравнялся с ними, Харольд даже не понял, что он почувствовал — страх или облегчение. Для Джейкоба это был страх. Он схватил отца за руку и спрятался за его спиной. Машина грозно остановилась. Оконное стекло опустилось.
— Добрый вечер, — сказал офицер, сидевший на пассажирском сиденье.
Ему было около сорока лет. Почти прямоугольная голова, белокурые волосы, волевой подбородок и синие глаза.
— Привет, — ответил Харольд.
— Как поживаете, джентльмены?
— Живем, как можем.
Офицер засмеялся. Пригнувшись к окну, он посмотрел на Джейкоба.
— Как твое имя, мальчик?
— Мое?
— Да, сэр, — сказал офицер. — Меня зовут полковник Уиллис. А тебя?
Мальчик выглянул из-за ноги отца.
— Джейкоб.
— Сколько тебе лет, Джейкоб?
— Восемь, сэр.
— О! Это хороший возраст! Много времени прошло с тех пор, когда мне было столько же. А знаешь, сколько мне теперь? Попробуй догадаться.
— Двадцать пять?
— Не очень верно, но спасибо за вежливость.
Полковник усмехнулся. Его рука покоилась на оконной раме.
— Мне почти пятьдесят.
— Ого!
— Ты правильно сказал «ого»! Я уже почти старик.
Офицер взглянул на Харольда.
— Как вы себя чувствуете, сэр? — спросил он твердым властным голосом.
— Прекрасно.
— Ваше имя, сэр?
— Харольд. Харольд Харгрейв.
Полковник Уиллис посмотрел через плечо на молодого солдата, сидевшего за рулем. Тот что-то быстро записал в блокноте.
— Куда вы, джентльмены, направляетесь в такой чудесный день? — спросил полковник.
Он посмотрел на золотистое солнце, синее небо и стайки облаков, которые медленно дрейфовали от одного края земли к другому.
— В общем-то, никуда, — ответил Харольд, глядя прямо в окно «хамви». — Мы просто разминаем ноги.
— И как долго вы собираетесь продолжать вашу разминку? Может, вас отвезти домой, джентльмены?
— Если мы как-то дошли до этого места, то сможем найти путь назад, — ответил Харольд.
