Белый пес высотой с пятиверховый дом летел над крышами в сторону моря. Ермолину показалось, что на его шее он видит фигурку человека, но «рентгены» на такое расстояние не добивали. Пес замер на краю залива, оседлал мост, затем перемахнул через железнодорожные пути на территорию нефтеналивных причалов.
– Твою же мать, – сказал Ермолин, когда в небо ударил фонтан огня, пронизанного черным дымом. Звук взрыва долетел с секундной задержкой, до причалов было верст пятнадцать.
Где-то в Пшеде ударили выстрелы, заговорили тяжелые пулеметы, заревел огнемет. Ермолин знал эти звуки – звуки «волчьей чистки», работа Особого приказа…
Перестрелка вдруг оборвалась.
– А теперь все, – Петров выронил сигарету.
Тень накрыла их. Над Пшедой поднялись две фигуры – черный король и черная королева, они держались за руки и возвышались все выше, под облака, равняясь ростом с ангелом.
Далеко в море тот медленно повернулся.
Город замкнулся в треугольник, в углах которого встали ангел, пес, король и королева, а в центре, на Колдун-горе, зрело черное яйцо.
Ермолин сел на камень.
– Облака красивые, – сказал Петров. – Давно не видел.
– Какие приказания, Семен Иванович? – подскочил десятник Травкин.
Петров посмотрел пустым взглядом.
– Молиться.
– Не понял? – заморгал десятник.
Петров махнул рукой, сел рядом с Пашей.
– Холодно, черт. Каждый год такая фигня, надоел мне этот климат, – пожаловался он. – Уеду в Крым.
– В Крыму хорошо, – подтвердил Ермолин. – Говорят, Феодосию перестроили, не узнать.
– Да ничего не узнать, – с непонятной тоской сказал Петров. – Все перевернулось и не может уложиться, как ни собираем благолепную матрешку, все страхолюдный автомат получается.
Над их головой закручивались облака, замкнутые в треугольнике между тульпами, они не могли вырваться, закипали в небе, стягивались к черному яйцу.
– Вот вы зачем все это сделали, а?
– А меня спрашивали? – сказал Ермолин. – Паша подай, Паша принеси. Работа, Семен Иванович.
– Да, все виноваты, а винить некого, – Петров вытащил пистолет, прицелился в черное яйцо.
– Как думаешь, попаду?
Ермолин пожал плечами.
– А смысл?
– Действительно, никакого, – пробормотал Семен Иванович и нажал на курок.
Удар швырнул их на землю, яйцо задрожало, по его поверхности пробежала рябь, и облака, воздух, мусор, обломки ринулись к пузырю тьмы, завертелись в бешеном полете. Второй удар! И над Колдун-горой медленно поднялось облако белой пыли.
Петров в остолбенении стоял, потом захохотал, поцеловал пистолет и заплясал с ним в обнимку. Бойцы суетливо крестились, кто-то блевал, перегнувшись за колесо. Паша, стоя на четвереньках, поднял глаза.
Ангел исчез. Все тульпы исчезли.
Глава пятьдесят первая
– Сон, – сказал Лагутенко. – Не закончил рассказ.
Цветков недоуменно посмотрел на него.
– Андрюш, ну ты нашел, что вспомнить. Господи, мне столько всякой херни снится.
– Расскажи, Цветик, – попросил Лагутенко. В горле у него хрипело и клокотало.
– Да нечего там рассказывать, – воскликнул Цветков с отчаянием. – Ну что ты, как маленький, заладил. Тихо, тихо, лежи, не дергайся. Слышишь… – Он поднял голову, лицо его озарилось улыбкой. – Вертушки летят, сейчас мы тебя вытащим и в больничку. Ты, главное, не дергайся, Андрюш, лежи. Расскажу я тебе этот сон, раз он тебе так уперся.
Он выдохнул, погладил Лагутенко по светлым волосам, посмотрел на пальцы, испачканные багровым.
– Заткнул я эту дыру, Андрюш, заткнул ее паскудную пасть камнем, понимаешь, намертво, так что она подавилась. Потом огляделся – а чернота никуда не исчезла. Осталась, сука, и все по-прежнему, все в ней ходят, все дышат, все
