приятеля по плечу. Черноволосая девочка держалась в стороне и все же, когда брат приблизился, сунула ладошку в его руку. Они улыбнулись друг другу и помчались вниз.
Лишь один из них больше не мог говорить. Но молчали все трое.
С того момента, как его встретили у входа, никто из стражи не проронил ни слова. Паолино напряженно приглядывался – выражают ли лица страх, скорбь, гнев? Но они были спокойными. Такой же была бесшумная поступь.
– Здоровье ло Лирисса больше не под угрозой? – спросил Миаль уже возле знакомых дверей с запечатленными на них ветрами и сестрами Зуллура. Дверей, в которые он не входил целый юнтан, не меньше. Начальник караула чеканно остановился и, обернувшись, окинул его взглядом.
– Пока – нет.
Лавиби – широкоплечий, седой, с въедливыми зелеными глазами, явно полукровка – поджал губы. Так, будто в последний миг передумал добавлять что-то крайне нелицеприятное.
Эта мысль вызвала легкое раздражение. Делая вид, что не замечает напряженных взглядов более молодых солдат, Паолино сухо кивнул.
– Благодарю.
Начальник караула знаком велел открыть двери. Охрана растворилась в темноте коридора. Впереди на потолке вяло мерцали скопления золотых точек: светляков было мало, они не двигались. Из-за этого знакомое помещение показалось чужим.
– Здравствуй. Не вставай, не надо.
Миаль произнес это, переступая порог и затворяя двери. Он представлял себе, что Лир лежит в изнеможении в окружении медиков, а затем ковыляет ему навстречу, держась за стену. В городе на башне так и не подняли флаг. Лучше было приготовиться к чему угодно. К самому плачевному зрелищу.
– Я не ошибся… Знаешь, за сколько я тебя учуял?
Это не был голос тяжелобольного – в нем чувствовались веселые нотки. Миаль сделал глубокий вдох.
– Иди ко мне.
Лир сидел в своем кресле из толстых корневищ с книгой на коленях. Еще раньше, чем в него, взгляд уперся в другое. В поблескивающий серебристым и вороненым металлом участок стены, где висело оружие. Там, среди множества ружей, ножей, пистолетов, не было кое-чего знакомого.
– Сразу же хватился, надо же. Она здесь, Миаль.
Винтовка – простая, еще курсантская, но неизменно любимая, – была прислонена к выпирающему древесному корню. Ее аккуратно перебрали, смазали, наверняка уже перезарядили. Можно было почти не сомневаться. Хотя бы потому, что…
– Я отвык видеть тебя таким.
– И я тебя.
Вместо парадной одежды товура на Лире была знакомая черно-красная форма. Так же холодно, как ствол винтовки, блестели кованые носы его саварр. Лавиби улыбнулся: блеснули клыки. Вытянув руку, он сделал приглашающий жест в сторону очага.
– Погода скверная. Перевеяние близится.
Едва Миаль сел, руки сами потянулись к пламени. На миг его захлестнуло привычное ощущение уюта и спокойствия. Он поймал себя на том, что улыбается, вглядываясь в игру рыжих языков, что чувствует себя дома. Но приятные воспоминания отступили, и Паолино замер в оцепенении. Он даже не смог заговорить, хотя всю дорогу подбирал слова.
– Я скучал.
Лир перебрался в другое кресло, пониже и поменьше, и сел рядом с гостем. В широких когтистых руках все еще была книга, и взгляд Миаля уткнулся в страницы.
– Откуда он у тебя?…
Это была не книга. А альбом, оставленный под Кровом и раскрытый на одном из снимков, с которого улыбались близнецы.
– Его забыла подруга Джера. Девочка…
– Тэсс? – Миаль отдернул руки от огня, ладони, поднесенные слишком близко, обожгло болью. – Она здесь?
Он знал, что на него смотрят, и наконец взглянул в ответ. Лирисс грустно улыбнулся, пальцы накрыли фотографию – ту, с которой смотрели уже другие близнецы.
– Твой. Да?
– Лир…
Его широкий нос дернулся.
– Девочка сбежала. Как и мой сын. Оба сына. Думаю, они уже на полпути в Аканар.
