резных зверушек.
Говорить по-прежнему было больно. Но он усмехался и не отводил взгляда. И, кажется… девчонка поддавалась. Почти.
– У тебя сломана спина. – Она накрутила одну из его кос себе на палец и подергала. – Какая у тебя вообще может быть сторона, если ты не сможешь на ней стоять?
– Не думал, что ты мыслишь так скучно, – откликнулся Жераль и стиснул зубы.
– Ха. Удиви меня.
– Иди сюда.
Ву немного наклонилась. Он вновь ощутил то ли морской, то ли лесной запах светлых длинных прядей, задевших его лицо.
– Ближе.
Жераль вдруг осознал: он делает почти то же, что с легкостью получалось у его отца. Приручает звереныша неизвестной породы. И близок к победе. Прямо сейчас, когда вроде бы пора сдаваться.
– У меня есть предложение, – прошептал он. – Думаю, оно тебя позабавит.
…Он говорил недолго, она внимательно слушала. Несколько раз на ее губах появлялась улыбка, и это был хороший знак. Жераль замолчал. Он почти уже не мог дышать. Проклятье… если бы он не знал, что калеки живут так целыми юнтанами, то просто решил бы, что умирает.
– Согласна?
Ву снова посмотрела на зайца у себя под боком. Будто прямо сейчас все решал именно он. Лапитап успел заснуть, и она тяжело вздохнула.
– Что ж, ты и вправду меня удивил. Я могу попробовать. Но вообще-то это…
– Немного безумно и очень опасно. Первое для тебя вполне нормально.
– А для тебя?
– А для меня нормально второе. Точно справишься?
– Глупый дурак.
Она усмехнулась. Жераль почувствовал: ее ладонь забирается ему под волосы, скользит к шее, за воротник. Холодные пальцы прикасаются к холодной коже. К месту, откуда исходит убивающая его боль. Растревоженная, боль проснулась, накатила короткими волнами и впилась в каждую кость.
– Вот и все. Скоро…
Он уже ничего не мог сделать: веки опустились сами. Комната провалилась в темноту, пронизанную промозглым ветром. Но за окном уже почти наступил рассвет.
Люди тянулись в Аканар со всех концов Син-Ан: по небу, воде и сухопутным дорогам. Люди заполонили гостиницы и постоялые дворы, разбили палатки в городских предместьях, разместили всюду повозки, машины, фургоны. Люди бродили по улицам и, – пока не началось то, ради чего они явились, – искали себе хоть каких-то развлечений.
В двух разных концах Аканара давал представления
Не всех тянуло к артистам и циркачам, но время можно было убить и иначе. К примеру, посетить фестиваль уличной еды, манивший на центральную площадь своими приятными запахами. Многие люди слонялись по развалам: здесь торговали чашками и шкатулками из спрессованных раковин, перламутровыми амулетами в виде дельфинов и птиц, старыми книгами мифов и прочей бесполезной ерундой, которую ни за что не смогли бы продать в любое другое время.
Те, кто встречал уже не первое в жизни Перевеяние, с удовольствием погружались заново в грязноватый, но воодушевляющий мир Аканара. Приехавшие впервые с трудом скрывали нетерпение. Какими бы ни были забавными непритязательные развлечения городка, они лишь предваряли нечто большее.
Говорили, Восемь тобинов прибыли еще накануне утром и с момента своего приезда почти без перерывов что-то обсуждают, затворившись в товуриате. Предмет их разговора был, конечно, ясен: пятнадцать последних юнтанов, прожитых Син-Ан. Но многим казалось странным, что Съезд начался заранее и тянется так долго. Когда же тобины закончат, когда по традиции смешаются с толпой, чтобы выйти из нее в самый неожиданный момент для торжественного обращения? Может, они уже здесь? Смотрят представления, пробуют рыбу и сладости на фестивале, вслушиваются в музыку, доносящуюся с подмостков? А разговоры об их затянувшейся встрече – всего лишь слух? Многие с особым вниманием приглядывались к тем, кто стоял поблизости. Одни цеплялись взглядами за дорогую одежду и красивое оружие. Другие напротив искали тех, кто выглядит наиболее жалко. Третьи – тех, кто старательнее всех прячет глаза.
Были и те, кто не сомневался: тобины действительно еще на закончили обсуждение. С уверенностью называли и тему разговора:
