коротким отстраненным взглядом. В то время как прочие шептались и озирались, офицер молчал. Только оправлял механическими движениями рукава мундира.
– Куда он мог исчезнуть?
Хвост Сиша Тавенгабара мотался из стороны в сторону, острые уши дергались. Он даже поводил носом, будто надеясь что-нибудь учуять. Краусс, какое-то время понаблюдав за хаотичными перемещениями шпринг по комнате, отвернулся к окну.
– Понятия не имею.
– Отдавать приказ о поиске?
– Нет.
Тавенгабар настороженно приблизился. Что-то его встревожило, возможно, полное равнодушие интонации офицера. Понизив голос, он уточнил:
– Грэгор говорил с вами?
Рин Краусс, все так же глядя на улицу, кивнул:
– Говорил.
– И?
– Теперь, как видишь, его нет.
У шпринг вздыбилась шерсть на загривке, он сжал кулаки и ощерился. Его нервировало странное поведение человека, от которого зависело слишком много. Еще больше – то, что солдаты вокруг уже перестали что-либо искать и начали просто шептаться. Переглядываться. Хмуриться. Тавенгабар подскочил на месте, когда кто-то у двери, из молодых, небрежно бросил одно отвратительное слово.
– Вы что, не понимаете? – Тавенгабар бесцеремонно обошел командира и заслонил ему вид из окна. – Син-Четверка! Он столько сделал, чтобы она собралась, и теперь…
– …Теперь, – Краусс спокойно взглянул шпринг в лицо, и тот осекся, – она не соберется. Ничего не поделаешь. Я напоминаю тебе, что не потерплю панических настроений в отряде. Особенно от тебя. Давай-ка не будем вспоминать, от чего ты лечился.
У Тавенгабара нервно дернулось ухо. Он не опустил взгляда и по-прежнему сжимал кулаки. Затем он медленно выдохнул и заговорил ровнее:
– С ним что-то случилось. Я уверен.
– Со всеми что-то случается. Иногда это приводит к правильным результатам.
– Лоу Краусс…
Командир Сотни тяжело опустил руку шпринг на плечо, и тот замолчал. Офицер слегка повел глазами вправо, потом влево, цепляя взглядом солдат. Они уже перестали шептаться, лишь напряженно вглядывались в двоих спорящих у окна и прислушивались.
– Все идет в соответствии с планом операции, – отчеканил Краусс. – Расходимся согласно полученным ранее указаниям. Не расслабляться. До начала – час.
В комнате было несколько лавиби. При словах «Все идет в соответствии с планом операции» ни один не учуял лжи.
Он не связал ей руки. Вообще не сделал ничего, чтобы предотвратить ее возможное бегство. Может, потому что прекрасно понимал: как только Зверь наберет скорость, преодолевая последний виток пути, деваться будет некуда.
Впрочем, она не сбежала бы и раньше. Последняя возможность – в гостиничном коридоре – была упущена из-за нацеленного в лоб пистолета. Втащив Хаву в номер, Хо' Аллисс как ни в чем не бывало продолжил телефонный разговор с невидимой собеседницей. Развалившись на стуле и закинув ногу на ногу, он все время держал девочку на прицеле и ласково улыбался.
Хава оцепенела: она едва могла дышать, о том, чтобы закричать, не было и речи. Ее знобило. К горлу волнами подкатывала тошнота. Она догадывалась: так ощущается предательство и то, что следует за ним. Разочарование и страх, смешанные воедино, сплавленные в металле ствола, целящегося в лоб.
Она не потеряла способности думать и почти сразу осознала: Хо' Аллисс, скорее всего, ее не убьет. Если бы хотел, застрелил бы в коридоре. Нет. Не убьет. Он подтвердил это, когда, закончив говорить, отложил пистолет, поднялся и приблизился к стулу, где Хава неподвижно сидела. Потрепал по макушке.
– Немного неудобно получилось, да, мой друг?
Девочка оцепенело глядела снизу вверх. Она не могла поднять руки, но ей очень хотелось заслониться. Прежде всего, от слов «мой друг».
– На самом деле ты очень хорошо меня понимаешь, я знаю… Ведь у нас с тобой одна родина, правда?
Она молчала. Писатель поправил парик, склонился и заглянул ей в лицо. Без ярких желтых окуляров серые глаза казались совсем холодными.
– Ты ведь узница… такая же, как я. И ты сбежала, но если бы ты знала, что сбежать недостаточно, чтобы освободиться. Изгнание у тебя в крови, девочка. Я вижу это по глазам. Увидел сразу.
Хава хотела сказать, что не сбегала. Что все, абсолютно все – от неудачного дня рождения до ягод, растекающихся под ее ногами, – было чудовищной
