– Ты же сумасшедшая… совсем ненормальная…
Офицер издал негромкий смешок и коснулся ладонью плеча спутницы.
– Ненормальная? Пожалуй. Сумасшедшая? О нет. Не думаю.
Она серьезно кивнула. Подошла к писателю вплотную. И плавно присела перед ним на корточки.
– Никогда не могла тебя понять, Мечтатель. И я ушла потому, что совсем перестала понимать. Ты… глупый. И ты устал. Тебе не нужно было их будить. Никто не любит, чтобы их будили просто так.
– Но ведь разве ты не видишь? Мир… прогнил.
Они смотрели друг другу в глаза. Ветер невесомо трепал светлые волосы девушки и пряди парика мужчины.
– Миры не гниют. Они устают, ошибаются и запутываются. Как и люди.
Ветер усилился, и стало слышно, как раздуваются на ветру паруса кораблей. Живых, и мертвых, а также поверженного Странника. А поезд… поезд продолжал что-то бормотать о Тени. О человеке, которого вроде бы никогда не существовало.
– Да, – сказал писатель и сбросил на песок желтые очки. – Я устал.
Девушка протянула руку и положила ему на лоб. Он не упал, просто медленно сполз на песок и так же медленно закрыл глаза. Девушка встала.
– Ему не помешает немного поспать.
– Так ты его не убила?
Офицер не смог скрыть удивления. Она задумчиво подняла к нему голову.
– Я никогда никого не убивала. А это… интересно?
Он помедлил. Обернулся к воде. И наконец ровно откликнулся:
– Нисколько. От этого потом одни неприятности.
Девушка хитро прищурилась, но кивнула. Офицер склонился к ней и сказал что-то совсем тихо. Она выслушала. Медленно огляделась. И кивнула еще раз.
– Это совсем нетрудно. Но может… все-таки оставишь что-нибудь себе?
Его холодные глаза блеснули. Взгляд ненадолго задержался на небе, где кружили тысячи мертвых деревянных птиц, затем – замер на затопленной, но словно готовой к бою армаде. Наконец офицер посмотрел на тех, кто стоял у скал с оружием в руках, и кому-то там улыбнулся.
– Нет. Все и так при мне.
– Глупый дурак.
Девушка пожала плечами и повернулась к воде.
– Рассыпьтесь. Усните. И никогда не возвращайтесь. Мы будем беречь ваш покой.
Они уходили.
Первыми ушли на дно дельфин и рыцарь, унеся клочья пены, туман и низкие тучи. Снова заволновался посеревший океан, и в глубинах, распадаясь на обломки, скрылись мертвые корабли. Один за другим стали опускаться самолеты. Едва касаясь песка, они рассыпaлись в прах, и эхо их слабого рокота еще какое-то время зыбко отдавалось в скалах. И наконец… ушли люди. Древние воины в остатках пробитых кольчуг. Солдаты в обрывках мундиров. Дети, все как один помахавшие руками босоногой девушке.
На побережье остались только живые. Несколько сотен людей и неподвижный, переставший наконец бормотать поезд.
– Все… к-кончено?
Тобин Веспы первым выступил вперед, вслед за ним вышли и другие. Все, даже те, кто прятался за спинами солдат. Не хватало лишь раненого ками. Мужчина с серыми погонами осторожно подобрал две тиары и отряхнул их от песка. Хотел передать одну из них юноше. Тот опустил руки.
– Людям б-будет чт-то зап-помнить.
Серопогонный слабо улыбнулся, надел тиару ему на голову и прошел вперед.
– Возможно, то, что ты единственный остался с ним лицом к лицу.
Семеро из Восьми переглянулись. Семеро. Двое в форме, пятеро – в пестрых карнавальных нарядах. Не говоря друг другу больше ни слова, они поднялись по ступеням на помост. Остановились рядом с виселицей, в конце концов, это место было сейчас самым высоким на берегу. Там они развернулись к толпе. Притихшей, но даже не поредевшей толпе. Люди смотрели молча, выжидающе. И тобин первого региона, продолжая держать чужую тиару в руках, заговорил.
Это было простое приветственное слово из тех, что всегда говорились на Перевеянии. Простое приветственное слово, в котором не было почти ничего нового, ведь шестнадцать юнтанов прошли так спокойно и так обыденно. Простое приветственное слово, успокаивающее и дающее отчетливое ощущение того, что все, что происходит, правильно. Люди знали такие речи почти наизусть. Но сейчас никто не шептался, никто не отводил от тобина глаз. Приветственное слово было необходимо. Слишком необходимо. Как и последовавшие за ним слова других.
– Я всегд-да знал, что в мире Син живет много храбрых люд-дей. Но ник-когда не д-думал, как храбр мой народ, чт-тобы рваться на свободу. И как
