Я – сталкер. Синдром героя

сотнями в Зону рвутся Я одному психологу этот томик дал почитать, так он говорит, что это чуть ли не программирование нейролингвистическое.

– Ты в это веришь?

– Не верю, но молодняк лезет за Рубеж… Когда я свою книгу написал, у нее тираж был в восемь раз меньше, чем у шаровской…

– И как успехи?

– Ну, как тебе сказать, старик… Либералы клюются, мол, «продолжает тему Новороссии», «русский Крым, русская Зона».

Он вдруг достал из рюкзака потрёпанный номер воронежского журнала «Подъём», пролистал до середины, где между страницами виднелась закладка – конфетный фантик «Коровка», свёрнутый вчетверо.

– Вот, послушай, это Поляков написал. Новое… Анка-пулемётчица отправила в журнал, опубликовали. Конечно, наш великий критик был против того, чтобы стихи с матом публиковали, но…

И принялся читать:

Город Надеждинск, в котором надежды нет.
Грязные улицы. Стаи собак бродячих.
Зона рычит в километре, а на стене,
У пулемёта, дозорный всю ночь маячит.

Вот и слоняюсь, окраину разбудив.
Скалятся псы. Я курю и гляжу на стену.
Кто-то, в хламину, играет блатной мотив.
Кто-то иглой в отупении ищет вену.

Город Надеждинск, в котором надежды – ноль.
Пристань истерзанных, битых, судьбой гонимых.
В стены домов въелась чёрная быль и боль.
«Э, ну-ка, стой, мля!» Иду без ответа мимо.

В правой руке, что в кармане, таится нож —
Лучшее средство от «местных» любого сорта.
Сколько я встретил сегодня испитых рож…
Больше пугают лишь хитрые, злые морды.

Город расплёсканной пены, кровавый срез
Мира, в котором за деньги – хоть в ад готовы.
Вот и торговец, что мне продавал обрез,
«Завтра, – сказал, – подходи, побазарим снова».

Утром отдам, что имею, на блокпосту
И без проблем посайгачу, куда мне нужно.
В спину вояка крикнет: «Пошел в звезду!
Сдохни там, сталкер!» Блокпост захохочет дружно.

Город нелепых мечтаний и громких слов,
Сказанных кем-то в запале (не очень умным).
«Деньги нужны… ради них я на всё готов…
В Зону… а где же ещё взять такую сумму?»

Ночь под фонарным столбом беспокойно спит.
Ждать до рассвета, пожалуй, мне нет резона.
Выпью сейчас привезённый во фляжке спирт,
И никогда… Никогда я не сунусь в Зону!

– Как тебе? – спросил он, когда Монгол довольно хмыкнул.

– Жизненно… Особенно про торговца… Это он Шляпника описал, один в один. Обрезами торгует, через Рубеж переводит за деньги. Ну, и про нож хорошо…

– Тут целая подборка. Я тебе оставлю журнал. Почитаешь потом.

– Анка там как?

– По осени едет поступать в Москву. Я договорился. А ты в Надеждинске разве не бываешь?

Монгол поморщился.

– Ясно… То-то Баклан, когда к Поляку приезжал, о тебе спросил, а он: «Пропал Монгол…» Ты с женой-то общаешься?

Хусаинов потупился.

– Что, вообще никак? Она же тебя ждёт, старик.

Монгол залпом опрокинул стопку, занюхал грязным, засаленным рукавом.

– Пока сына не верну, домой не поеду. Я ей в глаза смотреть не смогу…

– Баран упрямый! – Женька вскинулся. – Я с ней две недели назад разговаривал. Плачет. Она ждёт тебя домой. Слышишь, Азат?

Хусаинов молчал.

– Баран, мля… – зло процедил Женька, – взрослый мужик, а ведёшь себя, как пацан… Вот всё и прояснилось. Каков отец, твердолобый и упёртый, таков и сын… Позвони ей… – Женя положил на стол свою книгу, на обложке которой был изображен покосившийся деревянный крест с респираторной маской на гнилой поперечине и надпись «В ад и обратно», Захар Причастный, – я тебе тут прямо в книге написал номера: свой, твой домашний, Дениса номер, Поляка… На всякий случай…

– Без Ромки никуда! – рявкнул Азат.

Друг пожал плечами, положил на стол, стопкой, журналы и книги и вышел из бара.

Монгол рассеянно взял верхний том – это оказался журнал «Подъём», принялся листать, ища знакомое имя: Мирошниченко, Перминов, Лютый… А, вот и он. Открылась страница с закладкой, с фотографии на Монгола глядел улыбчивый мужичок в пиджаке, при галстуке. Поляка было не узнать.

Ниже значилось: Поляков Валерий Егорович. Родился в городе Воронеже, до выхода на пенсию служил в специальных подразделениях Республики Беларусь. В настоящее время проживает в городе Надеждинске. Пишет стихи и прозу о Зоне отчуждения…

Монгол подтянул к себе рюмку Женьки, которую товарищ так и не пригубил, выдохнул, выпил. Только после этого принялся читать первое же стихотворение:

Точка «А» становится точкой «Б»,
Если долго идти по болотной жиже,
Через мрачный лес, по худой