— Ладно, выкладывай, в чем дело, — предложил Аркадий. — У тебя есть сомнения? Если так, лучше их обсудить.
— Мы идем не с того конца, — выпалил Борис. Волнуясь, он встал с кресла оператора. — Так ничего не выйдет!
— Хорошо, — подбодрил Аркадий робеющего аспиранта. — Ничего не выйдет. Ясное и четкое заявление. А почему?
— Общего решения уравнений Горбовского не существует, верно? Вот почему мы пользуемся эмпирическими моделями, построенными на опыте охотников. Беда в том, что каждая из них работает только в определенном случае.
Аркадий мысленно вздохнул: в теории он был не силен. Борис же, напротив, на глазах обретал уверенность. Он вывел на экран распределение плазмы в свече — той самой, что зажег Аркадий.
— …А если сделать по-другому? Допустим, решение уже есть — ваше, например, — и мы вносим в него заданное возмущение… — Борис пробежался по виртуальной клавиатуре. — Смотрите, что произойдет.
По плазме, идущей горизонтальным кольцом по центральной линии тора, пробежала волна, потом еще одна. Колебания усиливались.
— Сейчас будет срыв, — с недоумением предсказал Аркадий, — и свеча погаснет. В чем смысл?
— Срыва не будет, — уверенно возразил Борис.
Не отрываясь, он смотрел на экран, пальцы застыли над панелью. «А ведь он мог бы стать охотником, — мелькнула мысль, — и весьма неплохим…»
— Началось! — воскликнул Борис. — Видите?
Высота кольца стала расти, его толщина посередине уменьшалась. Амплитуда колебаний резко увеличилась, Борис тут же среагировал, погасив их.
— Оно делится, — пробормотал Аркадий, — делится, с. ума сойти…
В камере реактора теперь было два кольца, одно над другим. Борис, поколдовав над панелью, развел их по вертикали, насколько позволила высота камеры.
— После деления каждая свечка изолируется в отдельный реактор, — сказал он. — Каждую можно размножать до бесконечности, по крайней мере, теоретически…
— Так, собирайся, — прервал его Аркадий. — Пойдем к Горбовскому, пусть он посмотрит.
Борис замялся.
— Что такое?
— Вообще-то я ему показывал. Давно, еще полгода назад.
Аркадий удивленно уставился на него.
— Полгода назад? А почему так долго молчал?
— Горбовский сказал, что мое решение неверно. Сказал, что будет срыв.
Борис виновато улыбнулся.
— Ты считаешь, он прав? — спросил Аркадий.
— Частично, — после секундного колебания ответил Борис. — Понимаете, я показывал ему решение с другими свечами, не с вашей — ее тогда не было. Но ваша свечка, она… она просто уникальна! Вы лепили ее двенадцать часов, у нее особенная структура, неустойчивая к делению, вот что я понял вчера. Но я не знаю, захочет ли Леонид Семенович еще раз это обсуждать…
— Захочет, — решительно сказал Аркадий, — это я беру на себя.
— А если свеча погаснет? — негромко спросил Саша. — Это ведь только теория, Аркадий. Что сказал Горбовский?
— Сказал, что не знает, — ответил он. — Конфигурация плазмы слишком сложна для аналитики, а работать с программой Бориса он не умеет.
«А может, старый лис все просчитал и хочет научить нас принимать трудные решения… — подумал он. — Да, тяжела шапка Мономаха. Если свеча погаснет, японцы разорвут контракт и потребуют неустойку в полмиллиарда. Тогда сказке конец».
— Надо рискнуть, — сказал Аркадий.
— Почему? Давай отдадим реактор и получим деньги.
— Потому что Горбовский рискнул, — ответил Аркадий, — полвека назад, в Кадараше. Ведь сначала никто не верил в эффект, и Рибери чуть не вышиб его из Центра за нарушение субординации. Если бы не заступничество Лорана…
— Горбовский рисковал только своей карьерой, а у нас город с населением в пятьдесят тысяч. Детские сады, школы, больницы, университет. Кто будет за все платить, если мы станем банкротами?
— Саша, другой возможности не будет. Моя свеча уникальна — единственная из тринадцати зажженных способная к делению. Если сейчас отдадим, до конца жизни будем себя спрашивать: «А что, если?..»
Саша подошел к окну, распахнул его и оперся о подоконник. Дохнуло вечерней свежестью, ароматом травы. Закатное солнце алело в стеклах высоток,
