И впрямь, когда пироги добрались до Двухглавой скалы, оказалось, что речка обтекала гладкие бока не одного тепуи, а двух — высоченные утёсы почти смыкались боками, но всё же не совсем, узкое ущелье, скорее даже щель, разделяло каменных исполинов. Именно её и заслоняла скала — если не знать, что имеется проход, со стороны ни за что не разглядеть.
— А не застрянем? — задумчиво спросил Уорнер, осматривая расщелину.
— Пустяки, — утешил его Быков, — поторчишь тут недельку, схуднёшь — и протиснешься!
Пироги вошли в каньон, в этот узкий пропил, и их сразу объяли тьма и промозглая сырость.
Неба отсюда не увидать, только лёгкий сероватый отсвет реял в высоте, обозначая краешек солнца, заглянувшего в провал-узину.
Вскоре стало темно, как ночью, — собственную пятерню разглядишь с трудом. И только плеск вёсел раздавался в тишине.
Но страха не было — никакая зубастая тварь, норовящая вцепиться в дно лодки, не мерещилась, уж слишком тесен был проход. Вытянув руки, можно было коснуться обеих стен, холодных и влажных.
— Свет вроде… — неуверенно молвил де Жюссак.
— Не вроде, а точно! — взбодрился Быков.
Стало понемногу светлеть, из мрака проявлялись ноздреватые стены ущелья, силуэты товарищей, гребущих впереди, и вот Олег оказался вне давящих тисков тепуи.
Каньон продолжался, только стены его разошлись, пропуская солнечное сияние до половины. Самое дно ущелья пряталось в тени.
Зрелище было завораживающим — отвесные твердыни уходили в небеса, курчавясь по кромке зеленью, и словно парили в лучезарном воздухе, отрываясь от земли, до которой не доставали солнечные лучи.
Каньон описал букву «S» и раздвоился, ушёл налево и направо, будто расклиненный огромной скалой, похожей на колоссальный кусок торта, слоистый, кремового оттенка.
— Куда поворачивать? — крикнул Быков, тормозя веслом.
Олег внимательно оглядел скалу.
— Давай справа посмотрим!
Каноэ дружно подгребли, и Сухов, подняв голову, разобрал на обрыве смутные, полустёршиеся петроглифы: бегущие человечки прогоняют скачущего ягуара… Охотники с копьями закалывают… ну кого они там закалывают… Пекари, наверное. Или врага.
— Скала рисунков! Нам сюда!
И маленький караван двинулся дальше по запутанному лабиринту каньонов, симас и тепуи.
Впереди, по левой стороне, обозначилась крутая осыпь.
Из каменного крошева выступала под сильным наклоном скала, похожая пропорциями и формой на колокольню или заострённую башню.
— Падающая скала… — вымолвил Олег.
Мороз проходил по коже, стоило только представить себе, что нужно грести под этой угрожающе нависшей тяжестью, миллионами пудов камня.
Умом Сухов понимал, что махина впереди простояла под углом целую вечность и столько же у ней впереди, но душа замирала.
— Гребём! — отрывисто скомандовал Олег, вырываясь вперёд. — Живо!
Углубившись в хаос скал и каньонов, корсары оказались на развилке — три одинаковых ущелья расходились перед ними.
Но лишь в устье одного из каньонов высилась забавная столбчатая скала, на вершине которой задержалась огромная глыба, напоминая шапку. Скала-с-шап-кой-на-вершине.
— Туда!
В выбранном ими ущелье речушка обмелела, а после и вовсе усохла. Только мелкий водопадик рушился с высоты, рассыпаясь в пыль и пуская радугу.
Сухов молча вытащил каноэ на берег и подхватил самое нужное — оружие и пару рогожных мешков.
Не в карманах же тащить драгоценности…
Им-то хватит и пяти изумрудов — ну ладно, шести или семи, — но они не одни, и товарищам нужно иное оправдание дальнего пути, выраженное в золоте и каменьях.
Ну, если их компания находится на подступах к тому самому легендарному Маноа, то этого добра здесь хватает…
— Пошли, — сказал Олег.
Больше им никаких ответвлений, развилок и перекрёстков не встретилось.
Неширокое ущелье вело корсаров, чуток приподнимаясь, но дно было сухим, ничего не хлюпало под ногами, только скрежетали плоские камни- окатыши.
Дальше дорога пошла ступенями, не рукотворными, а навороченными природой-матушкой, — это были сглаженные уступы мелких гряд водопада,
