— Ух, как мы их!
— Лошадей жалко…
— Ничего! Зато сколько они перед смертью голов и ребёр перетоптали!
— И не говори! Любо-дорого.
— Как же этот табун нёсся, а?! Угу… Как лава! Как лавина!
— Шикарно!
— Ёш-моё! Всё порасшвыряли, в землю вогнали! Сила!
— Силища!
— Хиали! Всех лошадей увели?
— Почти, командор. На одних уезжать, других разгонять.
— Ну и правильно… Сейчас испанцам дня два придётся только лошадок отлавливать. Да и то вряд ли им удастся отловить хотя бы половину наших мустангов.
— Моя думать — испанцам удаваться. Мы угонять лошади лансерос, лошади солдат пастись на другой стороне долины.
— Пустяки, Хиали. Даже если испанцы будут настолько глупы, что пустятся в погоню лишь половиною своих сил, мы уже в выигрыше. Захотят драки? Да ради Бога! Встретим как полагается, будет кого хоронить.
— Шикарно!
— Ладно… Все здесь?
— Все-е!
— Никого не забыли?
— Никого-о!
— Всё навьючили?
— Всё!
— Тогда вперёд, пока светит луна!
И корсары, оживлённо переговариваясь, хоть и будучи настороже, двинулись рысью по дороге, выбеленной лунным сиянием.
Уже на выезде к главной дороге примчался дозор, высланный Олегом вперёд.
Возбуждённый Ксавье Горбун сообщил, что им навстречу двигаются индейцы под водительством Гуанакачири.
Два отряда остановились, не смешиваясь, зато их командиры съехались.
— Приветствую тебя, мой краснокожий брат! — сказал Сухов безо всякого пафоса.
— И тебе мой привет, бледнолицый брат!
— Там, — Олег показал себе за спину, — в Круглой долине, мы оставили две с лишним сотни испанцев. Сейчас у них много раненых и убитых, а лошадей мало. Ночь коротка, но её времени хватит, чтобы отменно повеселиться!
— Тогда мы поспешим, — сказал Гуанакачири с нетерпением.
— А мы вас прикроем с тыла!
И оба отряда порысили вместе. Веселиться…
…В середине дня солнце припекало, поэтому мало кто имел неосторожность прогуливаться по улице Эль-Кондэ, что пересекала улицу Дам.
Те же, кто наблюдал за повседневной жизнью Санто-Доминго, укрывшись в тени, мог наблюдать за любопытным зрелищем.
По булыжной мостовой цокали копытами с десяток лошадей буланой масти, несущих на себе суровых видом лансерос.
Впереди отряда, на белом коне, ехал кабальеро в камзоле и коротких штанах из тёмно-синей, почти чёрной тафты и в того же цвета шляпе с плюмажем из страусиных перьев.
И плюмаж, и кружева на костюме были ослепительно-белыми, а позументы — серебряными.
Выехав на улицу Дам, кавалькада свернула к «Лас Касас Реалес». Некий седобородый потомок первых конкистадоров созерцал её проезд, нахохлившись в короткой тени, отбрасываемой стенами дома Эрнана Кортеса.
Старик отметил чеканный профиль кабальеро, чьё лицо, загорелое и обветренное, было отмечено печатью Каина, — этот человек немало врагов свёл в могилу, да и друзей схоронил не одного-двух.
Роскошная золочёная шпага на драгоценной перевязи и перстень с огромным бриллиантом не обманули седобородого — наверняка все эти штучки не с базара, не трудами нажиты и не уловками купеческими…
А Олег Сухов — именно так звали кабальеро — проехал до самой резиденции губернатора и президента аудиенсии Эспаньолы.
Там все дружно спешились, затянули поводья на гладкой коновязи и неторопливо поднялись по лестнице.
— Стражу снять, — бесстрастно скомандовал Олег, не поворачивая головы. — Жак и ты, Франсуа, займёте их место.
