потайные застежки и пуговицы, отстегивая ремешки и ослабляя зажимы. Требуется время, чтобы расстегнуть Г-серию — хотел бы я, чтобы на это при случае посмотрел профессиональный портной, — но довольно скоро мой обмякший человеческий костюм уже лежит на полу, раскинувшись по разнообразным бумагам, а я стою о-натурель в центре комнаты.
— Хорош, все в порядке, — рявкает мне Талларико. — Теперь она.
— Вы что, будете все это время на меня глазеть? — интересуется Гленда, снимая одежду и аккуратно укладывая ее на соседний стул.
— Именно, радость моя.
Личина Гленды имеет абсолютно точные изгибы в нужных местах, и, пока она постепенно обнажается, я поражаюсь качеству работы. Швы различить просто невозможно, кожа безупречно гладкая. Соски торчат как само совершенство, все идеально симметрично.
Но ведь я уже видел Гленду в ее человеческом прикиде и, если вдуматься, не припоминаю ничего особенно выдающегося. Не поменяла ли она за последние шесть месяцев свою личину?
— Это еще что? — спрашивает Эдди, тоже не на шутку впечатленный. — Тайицу?
— Дюбоше, — отвечает она и подмигивает. Трусики спускаются.
— Кутюр? — удивленно спрашиваю я.
— Только самый лучший.
— А я думал, ты девушка типа «что ношу, в том и хороша».
— Вкусы меняются, — говорит мне Гленда. Никогда не считал ее краснеющей модницей, но, может статься, она устала от типа «хулиганка с крутым нравом». Может статься, он готова двигаться дальше. И все же я удивлен тем, что ей удалось насшибать столько бабок, чтобы обзавестись Дюбоше, особенно после наших ночных телефонных переговоров, когда мы оба плакались друг другу о недостатке финансов. Дюбоше — это тебе не будничный бутик или каталог шмоток. Такого типа личины обычно вышагивают по красному ковру получать своего Оскара.
— Классные ножки, — говорит Эдди, — но лучше снимай их и пошустрей. Мне тут делом надо заниматься.
Гленда начинает возиться со своими Г-зажима-ми, но ее хвост даже наполовину не появляется из-под лямок и ремешков, как Талларико уже вскакивает на ноги и с возбужденным хрюканьем отталкивается от стола.
— Вон отсюда! — орет он, вовсю размахивая руками. — Я так и зная! Я давно должен был тебя почуять…
— Ну-ну, спокойно, — говорю я, заслоняя Гленду от диких жестов коренастого мужчины. — Давайте малость остынем.
— Сам остывай. А она пусть свою долбаную гадрозаврскую жопу отсюда уносит!
— Да погодите секунду, — снова начинаю я.
— Никаких разговоров! — орет Талларико. Теперь он прямо какой-то вихрь активности, весь красный, машет конечностями, отпихивая меня в сторону и толкая Гленду по комнате подобно взбесившемуся сумоисту. — Она сейчас на хрен отсюда вылетит, и чтобы я ее никогда больше не видел…
— Да что за херня? — орет в ответ Гленда. — Вы хотели, чтобы я разделась, вот я и разделась…
— И ты думала, что сможешь тихой сапой сюда пролезть…
— Чего?
— Того. Думала, сможешь тихой сапой сюда пролезть и остаться гостьей в моем доме, жить вместе с моей семьей. — Талларико пусть бочком, но продвигается еще на шаг, и его становится по-настоящему тяжело держать на безопасном расстоянии. Почему у меня в таких случаях никогда с собой намордника не оказывается? — Решила дождаться, пока мы все сделаемся такими любезными, типа дружелюбными, а потом темной ночью выползти из кровати и всем нам глотки перерезать? Так, значит, хотела?
Гленда резко взмахивает руками и пристегивает свой хвост на место. Я вижу, как он дрожит — кончик аж слегка ходит туда-сюда от гнева.
— Сами не знаете, какую херню несете, — говорит она. — Вам бы, блин, малость гостеприимству научиться.
Как третья сторона в этой небольшой дискуссии, я чувствую себя обязанным попытаться все уладить.
— Уверен, мы сможем решить эту проблему, — говорю я. — Давайте разумно все обсудим.
— Не о чем тут болтать, — рычит Талларико. — Рапторы остаются. Все остальные — долбаные гадрозавры в особенности — на хрен отсюда выметаются.
— Так это… расовая проблема?
— До хрена расовая! — плюется Талларико. — Просто мозги надо иметь. Думаешь, я бы прожил так долго, если бы хоть кому-то из них доверял?
Я собираюсь снова запротестовать, вступить в бой за Гленду, но она только отмахивается. Торопливо одеваясь, Гленда уже напялила лифчик и другое нижнее белье, а на лице у нее я подмечаю маску беспечности.
— Брось, не дергайся, — говорит она мне. — Я знаю, откуда этот член растет.
— Ручаюсь, знаешь, — хрипит Талларико.
— Я подыщу себе отель, — говорит мне Гленда, и голос ее при этом слегка подрагивает.
— Глен…
