очень активно этим интересуемся, поэтому решили поближе взглянуть на продукт.
– И кто эти «кто-то»?
– Мы все еще выясняем.
– Я совершенно не представляю вас в этой области. В области военных контрактов.
– Это единственная область легкой промышленности, не пораженная болезнью моды. И значительно более прибыльная. Но одновременно всё, что работает в моде, работает и в военных заказах.
– Ну уж наверняка не всё.
– Больше, чем вы думаете. Военные, если подумать, изобрели понятие бренда. Идею узнаваемой формы. На ней держится вся мировая индустрия моды. Однако люди, чью модель Милгрим сфотографировал и переснял в Южной Каролине, по всей видимости, перевербовали Слейта. И мы имеем, что имеем.
– Что именно?
– Потенциально опасную ситуацию, – твердо ответил он.
– Из-за того, что Слейт ваш личный айтишник?
– Из-за того, что они за люди. Я поручил еще более личному айтишнику приглядывать за Слейтом и за его системами, теми, про которые он мне говорил и про которые не говорил. Как я уже упоминал, мне это не впервой. Так что в нормальных обстоятельствах я бы не беспокоился, по крайней мере так. Но один из этих людей был здесь, в Лондоне. Он следил за вами и Милгримом в Париже при поддержке Слейта.
– Милгрим называл его Фоли.
– Надо полагать, что так называемый Фоли следил и за вами. Существует некоторое перекрытие между двумя группами, которые я упоминал. Настоящими элитными бойцами и магазинными ниндзя. Потенциально проблематичный сегмент на этой конкретной диаграмме Венна.
– Я видела его, – сказала Холлис. – Он спустился за мной в подвал здания, где я…
Она не договорила.
– Где вы встречались с Мередит Овертон. Я вчера попросил Милгрима изложить основное моей сотруднице. Его особенно выбила из колеи встреча с Раушем.
– Меня тоже, хотя Рауша, кажется, она напрягла еще больше. Он решил, вы его проверяете. Рауш на стороне Слейта?
– Вряд ли. Он не настолько быстро соображает. Вы узнали, кто моделирует «Габриэль Хаундс»?
– Нет. Но Мередит Овертон либо знает, либо считает, что может выяснить.
– И что, по-вашему, побудило бы ее либо сказать нам, либо выяснить и сказать нам?
– Она выпустила линию обуви. Предприятие лопнуло, и почти вся партия последнего сезона затерялась.
– Да. Мы сейчас смотрим данные по Овертон. Это была хорошая линия. Предвосхитила лучшие тенденции окрестностей Харадзюку.
– Мередит думает, партия на складе в Сиэтле. В Такоме. Где-то. И уверена, что «Синий муравей» мог бы ее отыскать. В таком случае Мередит сумеет юридически ее вернуть.
– И тогда?
– Тогда она продаст свои туфли через
– Но главным образом ради стратегии перезапуска. Продажи на
– Она об этом не говорила.
– И не скажет. Ей нужны рычаги для нового финансирования. Чтобы либо перезапустить линию самой, либо продать теневым брендовикам.
– Кому-кому?
– Теневым брендовикам. Они находят бренды, иногда уже не существующие, с культовой визуализацией или живучим сюжетом, покупают их и начинают выпускать собственный денатурированный продукт под старой маркой. Думаю, имиджевая репутация уличных туфель Мередит оправдывает такую стратегию в интересно малом масштабе.
– Что-то такое вы планируете с «Габриэль Хаундс»?
– Меня больше интересует, что они создали новую эксклюзивность. Куда радикальнее линии «Бёрберри», которую можно купить только в одном конкретном токийском аутлете, но не здесь и не через интернет. Добрая старая географическая эксклюзивность. «Габриэль Хаундс» – нечто иное. Призрачное. Что рассказала вам Овертон?
Холлис вспомнила, как Аджай вонзил лезвие в основание фигурки синего муравья. Тогда, в номере.
– Она знала человека, в колледже моды или около, у которого был знакомый в Чикаго. И считает, что этот знакомый – модельер «Габриэль Хаундс».
– Вы полагаете, она не знает точнее?
– Возможно, не знает. Она сказала, что получает рассылку о забросках «хаундсов».
