Хотя Танн бы предпочел, чтобы суть его термина не соответствовала в такой полной мере тому, что случилось со станцией. Слово было хорошее и точное, но оказывало на разбуженный персонал какой-то дополнительный удручающий эффект.
Еще одна причина, почему новому директору требовались тишина и уединение от того, что он воспринимал как коллективное воздействие масс. Заботы, сосредоточенность, усилия… разочарования.
Здесь, в лаборатории, у него было пространство, это была его – да простится ему такая игра слов – вселенная. Бoльшая часть оборудования лаборатории вылетела в пролом во время катастрофы, из-за чего это длинное узкое помещение осталось без мебели и вообще без всего. Как и в комцентре, прозрачная переборка, возведенная аварийной системой, обеспечивала потрясающий вид на звезды и поврежденные части корпуса «Нексуса». На энергетические щупальца Скверны с ее красочным набором тонких, как булавки, лучей.
Иными словами, идеальное место для Джаруна Танна. Здесь, вдали от жилотсеков, где спала основная часть команды, царила тишина. Другие находили утешение в обществе, присутствие остальных членов экипажа давало им спокойствие. Тихие разговоры или хотя бы просто звуки, подтверждающие, что ты не один.
В любой нормальной ситуации он бы чувствовал потребность в том же самом, но нынешняя ситуация – нынешнее бедствие – выходила за рамки нормы. Она требовала сосредоточенности. Тщательного, целенаправленного обдумывания. Танн знал себя. Свои границы. Всю жизнь он развивал в себе способность не отвлекаться на мелочи.
Когда ему нужно было подумать – по-настоящему подумать, – ему требовалась полная тишина. Отсутствие какого-либо движения, кроме собственных размеренных шагов, и, возможно, наличие красивого плиточного пола, который скользил бы под ним с неизменной, безупречно размеренной скоростью.
Именно по этой причине он оставил свой омни-инструмент в тамбуре. Обычно он радовался бесконечным вызовам – Танн предпочитал быть в курсе событий, – но не тогда, когда ему нужно было все хорошенько обдумать.
Много чего произошло за неделю. Большинство систем корабля удалось стабилизировать, а Скверна стала явлением, которое они миновали и оставили в прошлом. По крайней мере, до того момента, когда удастся починить сенсоры и обработать полученную ими информацию. В итоге Инициатива «Андромеда» превратилась проект, который натолкнулся на проволочки и беспредельный до нелепости объем разрушений.
«Ох уж эти сенсоры!..» – думал Танн. Без них они двигались все равно что вслепую, но вроде бы какие-то сенсоры были в шаттлах Колониального департамента. Возможно, Эддисон была права: им следовало отправить несколько команд на поиски пропитания и помощи. Или хотя бы просто снять показания с объекта в непосредственной близости от станции.
Если бы только им удалось связаться с первопроходцами… «Да, – подумал он, продолжая мерить шагами лабораторию, – первопроходцы. Они могли бы…»
Нет-нет, ужасная идея. Он пресек мысли в этом направлении. Все эти шаттлы до последнего будут нужны, если выйдет из строя какая-нибудь система или, хуже того, если «Нексус» угодит под удар еще одного хвоста таинственной Скверны.
Разбуженное население было довольно велико. Оно, конечно, составляло менее пятой части от общей численности персонала, но всем приходилось тесниться лишь на небольшом участке потрепанного Скверной «Нексуса». Бoльшая часть станции, как и бoльшая часть персонала, пребывала в замороженном состоянии.
Все проблемы, с его точки зрения, сводились к одной – перенаселению. Каждый разбуженный член команды превращался в «мешок с потребностями», как выразился один турианец. Им, конечно, с их декстроаминокислотными белками, легко говорить. Человеческая же раса, кроганы, азари и саларианцы требовали в четыре раза больших съестных запасов.
Правда, он предполагал, что общий запас турианской пищи тоже невелик.
Мешок с потребностями? Каждый член персонала – это рот, который нужно кормить, тело, которое потребляет кислород, мозг, который имеет свое мнение относительно мудрости решений временных руководителей.
Груз ответственности. Большой груз.
Танн знал, что увеличение населения станции стабилизирует «Нексус». Еще он знал, что лишь немногие (если только такие вообще найдутся) захотят вернуться в состояние стазиса. Они уже поняли, что выйти из стазиса – это как родиться заново. Вылупиться из яйца, только в метафизическом смысле.
В его мозгу возникали все возможные варианты развития событий, кроме оптимистичных. Если все кончится хорошо, то на прощальной вечеринке он произнесет тост за проделанную работу и совместные усилия, которые спасли миссию. Танн сомневался, что кто-нибудь поднимет тост за принятие решений или планирование, но с этим можно было примириться. К этому он привык.
Однако такой исход представлялся ему маловероятным, и потому саларианец рассматривал в основном пессимистичные сценарии. А их число, мягко говоря, зашкаливало. Все опять упиралось в припасы. Голод, жажда, продукты жизнедеятельности и пищевые отходы, от которых необходимо избавляться. Жизнь – штука многосторонняя, но главной среди ее особенностей является невероятная эффективность в переработке продуктов питания в экскременты, и этот простой процесс лежал в основе всех его забот.
Припасы. Они будут убывать слишком быстро, чтобы он мог спать спокойно.
