сторонним зрителем воспоминаний нугарского дворянина – он был самим Гориком Або. Он так же чувствовал боль в вывихнутой лодыжке, когда рыцарь в семилетнем возрасте неудачно спрыгнул со старой яблони в поместье Або. Вместе с ним боялся перед первым сражением и в то же время страшился выказать свой страх перед старшими, более опытными товарищами. Помнил сладость первого поцелуя. Радовался рождению наследника. Замерзал в продуваемом всеми ветрами зимнем поле, когда опрокинувшийся конь сломал ему ногу, и он, отправившийся в тот раз в одиночку размять застоявшегося в конюшне скакуна, полз домой через сугробы, подтягиваясь на заледеневших, негнущихся руках. Жарился под южным солнцем в давнем походе в отряде наемников вместе с еще двумя десятками отчаянных нугарских дворян. Метался в горячечном бреду после ранения. Одним словом – жил. Жил не своей жизнью – жизнью Горика Або. И не только ею.
Откуда-то из глубин памяти всплывали чуждые и Волкову и сэру Або разрозненные обрывки событий. Кружащийся высоко в небе величественный дракон. Веселая девчоночья мордашка, чем-то неуловимо схожая с Эливьеттой Фаросс. Эрно Альтин громадного роста – метра три, не меньше! Помолодевший, но все такой же занудливый Индрис, читающий монотонным голосом длинную, скучную лекцию по правилам дворцового этикета.
До Глеба не сразу дошло, что это воспоминания предыдущего владельца его нынешнего тела – Данхельта.
Волков совсем запутался, утонул в чужой памяти, захлебнулся в калейдоскопе событий и уже не различал, где его собственные воспоминания, а где чужие. Он даже не мог с достаточной уверенностью сказать сейчас, кто он: Глеб Волков, Горик Або или Данхельт Фаросс. Лицо Глеба застывает гротескной маской, пламя в глазах притухает, но не исчезает окончательно, он смотрит и не видит – все его внимание обращено вовнутрь, туда, где идет борьба с самим собой. По виску катится капля пота, щекочет кожу, тело начинает бить мелкой дрожью. Казалось, еще немного и он не выдержит внутреннего напряжения, сдастся, а все три личности в его сознании полностью сольются в одну новую. Но неимоверным напряжением всех внутренних резервов, на одном упрямстве Волков продолжает биться в силках чужих воспоминаний, и эта упорная борьба приносит свои плоды, невидимые нити, связавшие его с Гориком и Данхельтом, начинают рваться одна за другой. Он возвращается в свое тело, и вновь видит перед собой бледное лицо Горика Або с безвольно приоткрывшимся ртом и протянувшейся вниз ниточкой слюны. Багряные отблески уходят из глаз Глеба, и, издав тяжелый вздох, он падает на одно колено, бессильно уронив голову – на этот завершающий рывок, вытянувший его из чужой памяти, уходят последние остатки сил.
Пока остальные бойцы переглядывались, не решаясь приблизиться к бессильно склонившемуся маркизу, к Волкову подлетел Тханг, придержал, не давая окончательно упасть на землю. Напряженное лицо орка оказалось напротив осунувшейся физиономии Глеба, губы телохранителя наследника престола шевельнулись, выдохнув:
– Данхельт?
Волков грустно улыбнулся, ответил чуть слышно:
– Увы, приятель, это до сих пор я.
Сказать – сказал, но сам не был уверен в своих словах. Нет, после того как он разорвал связь с сознанием Горика Або, он вновь стал ощущать себя Глебом Волковым, но это слияние двух разумов и всплывшие воспоминания Данхельта напугали его. Особенно эти воспоминания. Что будет, если память Данхельта откроется в полном объеме? Две личности в одном теле – это уже шизофренией попахивает! И эта страшная багровая пелена, застилающая взор… Эти появившиеся когти на руках… Да и сами руки, непохожие на человеческие, с распухшими, скрючившимися суставами, покрытые плотной чешуей, – это ведь тоже наследие маркиза Фаросс.
В прошлый раз, в замке барона Кайла, когда охватившая его ярость ушла, она выжгла из Глеба все эмоции, все воспоминания о произошедших с ним изменениях. Сейчас он помнил всё. Это было страшно. И непонятно… Всё непонятное страшно.
Волков увидел бледные, испуганные лица своих офицеров и растерялся. Он не знал, как им объяснить случившееся. Он и себе не мог объяснить! Но делать что-то нужно. Глеб не хотел, чтоб при каждой встрече с ним офицеры испуганно дрожали. Страх порождает ненависть. Он не гнался за всеобщей любовью, поставив себе задачу вернуть в Амели как можно больше живых солдат, но как это сделать, не имея единомышленников, тех, кто всей душой примет его нововведения, воплотит их на практике? Такими единомышленниками, верными соратниками должны были стать офицеры создаваемого войска, те, на кого он может опереться, кому сможет доверять, так, как доверяет Раону, как доверяет Сувору, Каплю, Крангу, Нанту, Гроху… Но станут ли после всего случившегося? Какие могут получиться соратники из тех, кто тебя боится до дрожи в коленках?
Объяснять ничего не потребовалось. Он до сих пор в душе оставался чужаком, и то, что для всех остальных было понятно, оставалось для него тайной за семью печатями.
– Господин, прошу меня простить за мое самовольство. Больше такого не повторится, – свернувшийся на земле в клубочек сэр Або встал на одно колено и покаянно склонил голову.
– Господин… господин… господин… – эхом донеслось со стороны свиты. Один за другим ликторы преклоняли колено. Их примеру последовали простые солдаты.
Для простых фароссцев воля крылатых правителей – а Волков своим преображением напомнил им, что, несмотря на простоту нравов и отсутствие присущего большинству благородных высокомерия, принадлежит к правящему дому, – была превыше всего, ведь именно драконы защищали и оберегали свою страну на протяжении сотен лет. Иностранцы-наемники не испытывали перед драконами такого пиетета, но переходя на службу Фароссу, они приносили присягу верности престолу, а честь наемника зачастую не уступала чести рыцаря – правда, большинство дворян не спешили это признавать.
