Что должен сделать юный Накрамис, когда входит в лабиринт? Доказать, что он достоин того, чтобы хранить свою страну. А как доказать? Точно не высокопарными речами, их тут попросту некому слушать. Тогда чем?
Конечно, победой. Символической и убедительной победой над собой, над собственными страхами и ограничениями. Доказать не словом, но делом, что достоин защищать своих людей. Что имеет на это и силы, и право.
И как же совершить подобное?
Да очень просто. Победить лабиринт. Потому что лабиринт – это воплощение древних сил, проклятых и забытых времен, о которых так тосковал Призрак, когда заманивал Нйамира в свою обитель и предлагал сделку.
Нужно войти под его сень и свергнуть древние силы, возводящие стены из страха и бастионы из ужаса, которые произрастают в каждом, кто хоть как-то причастен к их буйству и ярости.
Нужно встретить сей страх лицом к лицу и отринуть всякие сомнения. Загнать его туда, где ему самое место – в ничто.
Нужно собраться с силами и разорвать сжимающие сердце цепи благоговения перед несокрушимостью старых и жестоких чар.
Нужно встретить их достойно и одному.
Джошуа взглянул на факел.
Верное пламя разрывало темноту вокруг.
Огонь всегда был другом людей, с первых дней до нынешних. Но сейчас это просто костыль для здорового.
Джошуа бросил факел на пол и двинулся в сгущающуюся тьму.
Он брел в темноте наугад, тыча посохом перед собой.
Бросить посох не решился, да это и было бы неправильно. Предательский или нет, этот кусок дуба, что он выстругал своими руками в дни, когда его нарекли младшим мэтром, давно стал частью Джошуа.
Посох справлялся с работой не слишком удачно, задевал стены и неровные углы. В конце концов младший мэтр перекинул его в левую руку, а правую вытянул перед собой. Ступал он осторожно, ощупывая пространство впереди ладонью и носком сапога.
Шум шагов и собственного дыхания заполнил все вокруг. Ощущение слежки усилилось многократно. Спина явно чувствовала чужой враждебный взгляд, заставляя каждую секунду ожидать смертельного удара.
Мгновения текли, но ничего не происходило.
Лабиринт бездействовал.
Внезапно сужался, давя на плечи и пугая узостью лаза. Иногда норовил ткнуться каменной кладкой в макушку. Расширялся до десятка ярдов в обе стороны, заставляя метаться между равнодушными стенами. Снова сужался.
Играл с новой наивной жертвой, дразнил, заманивал вглубь.
Джошуа проклинал свою беспечность. Глупые догадки и умозаключения! Спутанные, неаргументированные выводы, достойные пьяного приходского жреца, а не образованного молодого чародея!
И все равно шел вперед.
Лабиринт подставил под ноги порожек, и младший мэтр чуть не упал.
Потом рука нащупала что-то мягкое и лоснящееся, словно бок огромной гусеницы.
Что-то зашевелилось и заурчало.
Джошуа вскрикнул и зажег посох.
Тварь, несомненно, была ядовитая, не менее ярда в холке. Он почти увидел, как жуткие жвалы смыкаются на его колене.
Хруста не услышал.
Свет рассеял морок: чудовище и ощущение необъятности коридора исчезли.
Джошуа снова стоял в лабиринте, неизменном и древнем.
Значит, так, да? Фантомы, неотличимые от настоящих объектов?
Что еще?
Посох погас, повинуясь приказу, и темнота, полная ужаса, пала на Джошуа.
Лабиринт продолжал шутить, но теперь младший мэтр не поддавался.
Невидимые существа становились все страшнее – как на ощупь, так и на звук. Иногда он слышал знакомые голоса и крики о помощи. С усилием заставлял себя не реагировать на них.
Потолок, стены и пол, казалось, взбесились, играя с ним в неясные и сводящие с ума вестибулярный аппарат игры.
Но Джошуа не останавливался.
Потому что чем глубже и страшнее становилась дорога, тем слабее ощущалась невидимая длань Призрака. Она ненадолго вернулась, когда он в страхе зажег посох, но снова отступила перед тьмой катакомб.
