приподнятой бесконечными ремонтами мостовой.
Обувь Муромцева и его спутников промокла. Мантия не укрывала от пронизывающего ветра. Беснуясь меж домами, он, казалось, дул то в спину, то в лицо.
Поэту не удалось догнать уплывшую вперед шляпу. И он, давно махнув на нее рукой, первым вбежал теперь вместе с каскадом воды по ступенькам отцовского подъезда и стал подниматься на второй этаж по залитой лишь снизу лестнице. Его спутники шли за ним.
Не осталось на них сухой нитки еще из–за хлынувшего в последнюю минуту дождя. В открытую входную дверь сверкнула молния, и сразу, словно сорвавшись с неба, каменной лавиной рухнул гром.
На площадке второго этажа было сухо. Поэт стал отчаянно звонить в квартиру своего отца.
Открыл дверь сам адмирал и раскатистым басом встретил пришедших:
— Что ж ты, сынок! Все извелись. Наводнение штормовое началось, а тебя все нет! И мы все деда вспоминаем!
— Его не только здесь помянем. Сама Природа вспомнила о нем и затопила город. А я с собой гостей привел. Уважают они деда, и профессор, и генерал.
Сердце екнуло у Муромцева. Уважает ли он обвиняемого, которому по указанию генерал–директории обязан вынести смертный приговор. Для того и назначен был солдат к юристам в трибунал. Если бы проснуться!..
— Гостям я рад и сожалею, что попали вы в шторм с наводнением, какого не было столетие. Я отдал приказ по радиоканалу всем кораблям спустить плавсредства, катера и шлюпки, идти на помощь людям в затопленном Кронштадте и в Питере на залитых островах.
— Надеюсь, папа, очередь дойдет и до нас, и катер приплывет на Литейный — новый проток Невы? — спросил поэт.
— Да. Через двое суток. Мы продержимся на втором этаже, как на палубе корабля в кают–компании. А стол накрыт. Я сам крутился по хозяйству вместо больной жены. Гости наши промокли. Им стоило б согреться чем–нибудь покрепче. Помянем того, кто об этом всем предостерегал.
Всегда готов! — прорезался голос у Муромцева.
Озноб, как в кошмаре, бил его.
— Из тех краев я, где не пьют, — виновато признался старец.
— Мы уважаем традиции любой страны. Но как к вам обращаться, гости дорогие?
— Я, скажем просто, Наза Вец. А Муромцев — он генерал. Платон Никандрович? Не так ли?
Генерал кивнул. Как во сне, у него вдруг стал не открываться рот.
— Пойди, Владь, переоденься. И захвати гостям халаты. Плащи их надо просушить.
— Двое суток! — покачал головой поэт. — С кем вместе, как робинзоны, будем дожидаться судна?
— Робинзоны все свои: мама, сын твой Федя с милой подружкой. Двое моих морячков. Дядя Митя приехать не смог. Профессор, кафедра, проект волновой электростанции, как память о твоем деде. С нами и Весна Закатова, наставница твоя, поэзии звезда. Вода схлынет раньше, чем опустеет стол.
— Как знать, — покачал головой поэт. — Надо видеть взбесившуюся Неву, как ринулась она на берег.
— Значит, будем доедать у соседей или хоть на чердаке. Пока же мы идем вроде как на «пир во время чумы»! — бодро пригласил адмирал. — Заслуга Владя Иля лишь умножается от подтверждения.
— В том безусловно вы правы! — согласился Наза Вец, а генерал насторожился.
Вошли в столовую, где все их ждали. Пришельцы сняли свои «мантии». Тоненькая девушка с васильковыми глазами аккуратно развесила «плащи» на стульях.
— Какой сказочный материал! Его б певице для эстрады! — восхищалась она серебристой тканью.
— Что ж, — обратился адмирал, — хоть и беда за окном, помянем того, кто хотел людей предостеречь и от нее навсегда избавить, за безвременно погибшего за свою идею Владя Иля, Героя Земли и славного трижды президента нашей Родины!
Все выпили, кроме Наза Веца.
Он подошел вместе с когда–то красивой, сохранившей былое обаяние женщиной к окну.
— Несчастие такое лишь Пушкин мог бы описать, — сказана поэтесса.
— Мы строки слышали его, когда Нева все повторила, — отозвался Наза Вец.
— Как нынче не было б страшнее, — заключила Весна Закатова.
Дни были не летние, когда «заря с зарею сходится, дав ночи полчаса», а хмурые, осенние, сумеречные. Из окна виднелась залитая водой улица. По ней вброд тянулась вереница отчаявшихся людей. Казалось, что они осмысленно идут куда–то, но растерянные беглецы просто спасались от потопа…
Вошел переодевшийся Владь Сергеевич. Его спадающие на плечи волосы, которыми гордился поэт и восхищалась его будущая невестка, еще не просохли. Он принес два халата для гостей, и те надели их.
Поэт подсел к своей наставнице, вернувшейся от окна Весне Закатовой. Огромные глаза были задумчивы и печальны. Высокая прическа подчеркивала
