— Он не может ответить.
— Как он?
— В бреду… он полкомнаты разнес, мы… нам пришлось дать ему успокоительное.
«Пользуются тем, что меня нет».
— Он мертв?
Подразумевается:
«Вы его убили?»
— Нет.
— Мне нужны доказательства.
Пауза.
— Слушай.
Звуковой сигнал кардиомонитора. Повышенный ритм.
«Он жив».
— О’кей. Передашь ему… Границу я пересек без проблем. В Берлине буду не позднее, чем через шесть часов.
— Не знаю, очнется ли он. После того как ты уехал, у него уже была остановка сердца.
Тексье задумывается.
— Слушай внимательно, что я скажу, Карола. Сахар очнется, и в следующий раз, когда я позвоню, он сам подойдет к этому долбаному телефону, ясно тебе?
— Не понимаю, как я могу…
Красная пелена перед глазами.
— Ах, ты не понимаешь! Тогда попробую выразиться яснее… Если в следующий раз, когда я позвоню, трубку не возьмет сам Сахар, я буду считать виноватой тебя. Или даже так: если с настоящего момента до моего следующего звонка с Сахаром хоть что-нибудь случится, ты ответишь за всех. Усекла?
Фирмини в панике:
— Черт, да если он сдохнет, это не моя вина!
— С настоящего момента — твоя.
В трубке молчание.
— Я жду.
— Дерьмо!
Удовлетворенный, Тексье кладет трубку.
БЕРЛИН,
За окнами кабинета розоватое марево. Снаружи не доносится больше ни звука, лишь изредка — хриплый собачий лай. Ночь в фешенебельном берлинском квартале.
Немецкая семейная пара вновь под прицелом самозарядного пистолета. Бешенство.
Мерзавец Питер ничего мне не сказал.
Предал в очередной раз.
Хочется выстрелить.
Изрешетить их пулями, чтобы хоть кто-то за это заплатил.
Сколько еще тайн Питер унес с собой в могилу?
Мысли, поначалу путаные, теперь мелькают в разных направлениях, проверяя все вообразимые гипотезы. Бросаю взгляд за окно. Раз Питер солгал, значит, у него есть план.
Тексье, конечно, в курсе.
В этот план наверняка входит и моя смерть.
Тексье разыскивает меня где-то в берлинской ночи. За его спиной — цепь непрерывных страданий и разлагающиеся трупы. Мне не удастся скрываться от него вечно.
