образом.
– Когда снова увидишь валгов, вспомни, чтo они заставляли тебя делать, – сказала Манона.
– Такое ни за что не забыть, ведьмочка.
Дорин встал, собираясь уйти.
– Кандалы натерли мне кожу, – призналась Манона. – Прояви хоть немного милосердия.
Дорин остановился. Манона подняла руки, показав ему цепи:
– Слово даю: я никому не причиню зла.
– Я здесь ничего не решаю. Раз ты окончательно пришла в себя, поговори с Аэлиной. Она все время пыталась что-то узнать у тебя. Ответь на ее вопросы, и она отнесется к тебе благосклоннее.
Манона совсем не помнила вопросов, которые задавала ей Аэлина. Ни одного.
– Знаешь, короленок, чем дольше я торчу в этой дыре, тем сильнее меня тянет устроить после освобождения какую-нибудь глупость. Я так давно не подставляла лицо ветру. Помоги мне хотя бы в этом.
– В каюте есть окошко. Встань к нему.
Манону несколько удивила эта мужская властность в голосе Дорина и его поза. Он стоял, горделиво развернув плечи.
– А если бы я спала, ты бы глазел на меня? – вкрадчиво спросила она.
– Тебе бы это не понравилось?
В вопросе Дорина сквозило холодное изумление.
То ли из-за сильной кровопотери, или по причине долгого лежания в тесной каюте, Манона повела себя несколько безрассудно, если не сказать, глупо.
– Если тебя угораздило пробраться ко мне среди ночи, я должна быть уверена, что хоть что-то получу от твоего визита.
Его губы дрогнули. Улыбка была чувственной, но холодной. Интересно, во что бы вылились любовные игры с королем, наделенным первозданной магической силой? Неужели она бы сама стала просить о близости – впервые за свою долгую жизнь? Похоже, он мог и, наверное, даже хотел добавить к этому крупицу жестокости. Кровь в жилах Маноны заурчала.
– Как ни соблазнительно было бы увидеть тебя голой и прикованной цепями… – Дорин негромко рассмеялся. – Сомневаюсь, что тебе понравилась бы потеря власти над собой.
– У тебя что, была куча женщин, если ты с такой легкостью судишь о желаниях ведьмы?
– Человек благородного воспитания не распространяется о подобных вещах, – зевнул Дорин.
– И все-таки, сколько их у тебя было?
Ему чуть больше двадцати. Но он – не просто молодой парень. Родился принцем, теперь король. Наверное, женщины сами прыгали к нему в постель с тех пор, как у него начал ломаться голос.
– А сколько мужчин было у тебя? – задал он встречный вопрос.
Манона усмехнулась:
– Достаточно, чтобы узнать все потребности такого короленка, как ты, и заставить просить: «Еще, еще».
Слова словами, но мысли у нее были направлены в противоположную сторону.
Дорин подошел к самой койке, склонился над Маноной, почти касаясь ее носа. В изгибе его прекрасных губ не было и намека на желание. А вот намек на жестокость был.
– Я сомневаюсь, ведьмочка, в твоей способности дать мне то, в чем я действительно нуждаюсь. И с некоторых пор я вообще ни о чем не прошу.
Потом он ушел. Манона смотрела на закрывшуюся дверь и шипела от досады. Она упустила такую возможность захватить Дорина в заложники и потребовать свободы для себя. Ведьму злили его высокомерные умозаключения. Но сильнее всего ее злили жаркие волны, бьющиеся между ногами. Стремясь их погасить, Манона плотно сжала бедра.
Ей никогда не отказывали в близости. Мужчины рассыпались на куски (иногда в буквальном смысле), только бы оказаться в ее постели. А она… Манона не знала, как повела бы себя, согласись Дорин на ее предложение. Где-то ей было любопытно узнать, на что способен король с таким прекрасным ртом и сильным телом. Временное развлечение, чтобы потом еще больше злиться на себя? Наверное.
Злость Маноны не успела погаснуть, как вдруг дверь снова открылась.
Дорин встал в проеме. Его глаза странно блестели: то ли от желания, то ли от ненависти. Возможно, он одновременно ненавидел ведьму и хотел ее. Немного постояв, он вошел и закрыл дверь.
Манона затаила дыхание. Все ее бессмертное чутье сосредоточилось на непроницаемом лице короля и его сбивчивом дыхании.
– Говорю напрямую: пытаться взять меня в заложники было бы верхом глупости, – сказал он.
Голос у него был хрипловатым и довольно напряженным.
