ответа:
– Да накажет нас Всевышний за забывчивость и нерадивость, о Амр!
Бедуин замер и приподнялся:
– Чего?
– Лопаты! Вчера мы отнесли их в сарай могильщика! Как будем закапывать?
– Тьфу на тебя! Ты чуть не лишил меня радости, о сын дерьма!
И удвоил усилия.
– Помогай, помогай мне, сука! – шипел он в обслюнявленное ухо и больно дергал за волосы. – Давай, давай, давай! – Мужчина наконец-то задрожал в сладостной судороге.
– Ну что? – зевнув, поинтересовался Бехзад.
Амр лежал на ней, тяжело дыша.
Шади понимала, что стоит за этим «ну что». Либо ее убьют сейчас, либо оставят здесь, сходят за лопатами и займутся еще раз. Девушка подвигала бедрами – и промежностью, прихватывая то, что еще находилось между бедер. Бедуин вынул зебб, фыркнул и ущипнул за задницу:
– А ты быстроходная верблюдица, ха!
Бехзад фыркнул:
– Ладно. Среди могил оставлять не будем. В мазаре запрем. А то вдруг кто увидит.
Невысокий склеп с целым куполом чернел совсем близко. Бехзад светил фонарем, Амр тащил ее за волосы, тяжело дыша и то и дело поправляя в штанах. Шади пихнули внутрь и со скрежетом задвинули дверь. А потом – тоже со скрежетом – задвинули засов. Оказалось, на дверях мазаров есть засовы – зачем? Чтобы мертвецы не вышли?
Девушка заметалась по склепу, оступаясь непонятно на чем, то ли на камнях, то ли на костях, то ли на деревяшках. Налетела коленом на что-то острое и длинное – видимо, на надгробие. Ни одного оконца! И дверь – дверь намертво закрыта! Шади ударила плечом со всей силы – тщетно. Железная дверца заскрипела в петлях, но не подалась.
– В этот раз ты хочешь жить, правда, Омид? – мягко спросил за спиной чей-то голос.
Она обернулась, вскрикнула и сползла на землю.
Почему-то именно сейчас девушка поняла, как замерзла, – ее всю покрывала гусиная кожа, обслюнявленные и изгрызенные соски холодил сквозняк.
На длинном узком надгробии сидел черный кот. Его глаза и усы светились настолько сильно, что видна была каждая щербина на могильном камне.
– Х-хочу, – пробормотала девушка, завороженно глядя на джинна. – Откуда ты знаешь мое прежнее имя?
– Оно не прежнее, – мурлыкнул кот. – Оно настоящее. Тебя зовут Омид. Знаешь, почему?..
Ее трясло от страха и холода. Какая разница, почему?.. Бабка в детстве что-то бормотала: мол, имя несчастливое, так шахиню звали, что с младенцем с Башни Наместника прыгнула, когда город ашшариты взяли. Но где гордая царевна, что предпочла смерть поруганию, и где проданная за долги девчонка, которой ашшариты то и дело раздвигают ноги…
– Хозяева назвали меня Шади, – облизнув губы, проговорила она. – И я очень хочу жить. Чего ты захочешь взамен, о дитя огня?
Кот довольно хмыкнул и ответил:
– Услугу, конечно.
– Никогда не ложилась с джинном, – пробормотала девушка.
– Дура! – мявкнул кот. – Нужен мне твой фардж!
Шади сжалась, чувствуя, как болит между ног.
– О другой услуге речь, – смягчаясь, сказал джинн.
Снаружи послышались тяжелые шаги и переговаривающиеся голоса.
– Я согласна! – пискнула девушка.
– На что?
– На всё!
– Дура, – мягко пристыдил ее кот. – Впрочем, теперь уже поздно. На всё так на всё.
Снаружи завозились с засовом, громко обсуждая, дозволено ли правоверным изливаться в рот женщины: Амр ворчал, что мулла в Пятничной мечети на прошлой проповеди порицал тех, кто увлекается игрою на флейте, вместо того чтобы пахать женщину ради ростков потомства, а Бехзад доказывал, что ашшаритка – одно, а неверная, которую берут ради наслаждения, – совсем другое, в нее можно по-всякому изливаться, ибо сказано в хадисе, что женщины кафиров дозволены правоверным по праву добычи, а раз дозволены, то дозволены во всех местах, ведь иначе так и было бы сказано – дозволены вам по праву добычи их фарджи…
