– Нет, – вдруг хрипло выдавил Казим. – Это не местные.
– А кто? – жестко спросил Ваки. – Мы тут с братьями подумали: надо брать по десять человек и распинать на столбах – пока не сознаются, кто…
– Это не местные, – четко повторил айяр. – И вообще не… человек.
– Чего?
– Это мертвая баба, про которую по приезде рассказывали.
– Чего?
– Которая по айванам шлепает и монистом звенит.
– Чего-ооо?.. Баба мертвая? Из ихних страшилок?! – рявкнул Ваки.
Казим рыкнул и ахнул, все вздрогнули, подняли головы – и увидели, что Ваки крикнул слишком громко. Слонявшиеся вдоль навеса местные, как один, развернули головы и уставились на айяров с перекошенными от ужаса лицами.
– Ты, брат, лучше не кричи так сильно, – тихо сказал Ибрахим. – Потому как эту бабу мы только что у старой каабы встретили.
Разинув рты, все обернулись к нему.
– Всё как они рассказывают. Про мертвую бабу, которую от мужа в пустыне похитили, наигрались, а потом убили и прикопали неведомо где. Браслеты звенят, и следы остаются. Женские, босой ножки. И только мертвые вдоль дороги стоят и кругом – тишина…
Все согласно ахнули и зачесали в затылках.
– В-вот ведь как знатно мы за сладким в Таиф съездили… – пробормотал Ваки и тоже поскреб в голове, сдвигая набок папаху.
Крики айяров затихали далеко внизу – ушрусанцы наверняка уже перебежали мостки над вади и влетели на улицы городка.
Звяк. Легкая ножка шагнула вперед.
Тарег медленно повернул голову.
И негромко сказал:
– Приветствую вас, почтеннейшая. Чем могу быть полезен?..
Призрачная женщина в разорванном на груди платье не ответила. Только пошатнулась, устало прикрывая ладонью лицо. Спутанные, незаплетенные волосы мотались густыми прядями.
Вдруг перед камнем захрустело – причем не щебенкой. А так, словно под тяжелой поступью крошились кости.
Ударил колючий, мощный порыв ветра. Пламя факелов легло набок, зачадило длинными темными языками – и с хлопками погасло.
Темноту входа в пещеру разрезал высокий, непроницаемо черный силуэт. Высокие длинные уши стояли торчком, длинные когтистые руки богиня расслабленно опустила к бедрам. И прищурила большие красные глаза:
– Как ты смел явиться без подарков и жертвы, сумеречный наглец?..
Нерегиль поднялся на ноги и чуть склонил голову:
– Приветствую, госпожа.
Манат оскалила острые, блестящие от слюны клыки:
– Я обглодаю твои кости, маленький сумеречник!..
В ответ Тарег молча поднял руки и раскрыл на шее ворот рубашки:
– Люди сделали со мной вот это, госпожа.
Манат прищурила сочащиеся алым светом глазищи, увидела удавку Клятвы и зарычала.
По хребту продрало таким обжигающим, склеивающим губы холодом, что Тарег пошатнулся. А за спиной прошелестело:
– Ну надо же… Нас почтил своим присутствием Страж Престола…
Нерегиль прикрыл глаза и сглотнул.
Он знал, кто сейчас стоит за спиной. Этот голос принадлежал не призрачной женщине.
Этот голос принадлежал Второй Сестре. Ее называли
Холод запустил пальцы во внутренности и попытался остановить дыхание. Холод был страхом. Бояться нельзя, Тарег. Нельзя, нельзя.
Нерегиль сглотнул еще раз.
И, с усилием разомкнув челюсти, проговорил:
– Так меня назвали люди, госпожа.
Узза, против ожиданий, лишь вздохнула. И обошла его, справа.
Сейчас богиня выглядела как неестественно высокая женщина с темно-бронзовой кожей. Как и Манат, Сестра не снизошла до иллюзии одежды. В высокой прическе тускло светился огромный полумесяц – его концы высовывались из-за затылка, подобно длинным рогам. Ну да, конечно. Рогатая Узза, госпожа женщин и их луны.
Развернувшись, бронзовая богиня встала рядом с сестрой.
