Потом сплюнул и снова спросил:
– Так что же мне делать?
– Я не понял тебя, Джарир, – поднял брови нерегиль. – «Что мне делать?» – это не ко мне вопрос. Это ты сам должен себе сказать.
– А если я не могу? – Ибн Тулун нехорошо прищурился.
– Ты же свободен, Джарир, – презрительно усмехнулся Тарег. – Ты – свободен. Что тебя здесь держит? И кто найдет тебя и твою семью в степи?
– Ты, мой повелитель, – тихо ответил ибн Тулун.
Нерегиль расхохотался:
– Ты слишком высоко себя ценишь, Джарир! Поверь, карматы будут занимать халифат еще слишком долго, чтобы войско отвлекалось на одного- единственного тайши, который решил откочевать подальше к Хангаю!
Ибн Тулун помотал усатой, как у сома, головой и хмыкнул.
– У меня две дочери замужем в столице, сейид. Сыновья – один в Балхе, при наместнике. Другой в Васите, каидом служит. Они плюнут мне под ноги, если я их в степь позову. У них семьи, сплошь ашшаритские. И жизнь – другая. Не моя уже. А если я… без них… Не хочу, чтобы их смерти или несчастья на мне были, сейид…
Тарег молча кивнул.
– Так вот я сижу и за дочку думаю, сейид. Что мне делать? – в третий раз спросил Хумаравайх и шумно засопел.
Нерегиль покосился на собеседника. Помолчал. И наконец ответил:
– А ты Юмагас не пробовал спросить? Что она-то думает по поводу замужества?
Степняк враз просиял лицом:
– А ведь вправду, сейид! Какой ты умный, умней шамана, однако! – и азартно хлопнул себя по коленям.
И крикнул в сумерки:
– Эй, Толуй! Сходи в комнаты, позови Юмагас-ханум! Давай-давай, шевели задом, старый мерин!
– Да иду уж, иду, хан, чего глотку дерешь, – заворчали из сгущающейся темноты.
– Не бей ноги, Толуй! – насмешливо откликнулся голос девушки. – Я тут рядом гуляю!
– Паршивка, опять подслушивала, – пробормотал Джарир, хмурясь и одновременно улыбаясь.
– Вот она я, батюшка! – пропел нежный голос, и они обернулись.
На Юмагас переливалось синим атласом ханьское платье с золотыми драконами, в высокую, тоже ханьскую, прическу с валиками вплетены были надушенные розы из шелковой материи. Девушка улыбнулась и поклонилась, сложив руки в замок перед грудью:
– Живи десять тысяч лет, Повелитель!
Тарег засмеялся и сказал:
– Ну, раз ты все слышала, Юмагас, отвечай прямо и без уверток – не боишься за халифа идти?
Темные раскосые глаза на фарфоровом личике прищурились, и девушка решительно проговорила:
– Не хочу идти за толстого ашшарита, он меня на женской половине запрёт! Не хочу обычного мужа, батюшка!
– Эт я знаю, – поскреб в бритом затылке Джарир. – А за кого ж ты хочешь, дочка? За Повелителя, что ль? Так он тебя не возьмет, боюсь тя разочаровать!..
На этот раз рассмеялись все трое – правда, девушка закрывалась длинным, почти до земли свисающим ханьским рукавом.
– За халифа пойду! – вдруг серьезно сказала Юмагас, оборвав смех.
– Аждахак, – тихо напомнил Тарег. – А еще я чувствую, что против аль-Амина плетут заговор. Думаю, кто-то из приближенных его брата. Возможно, даже сам аль-Мамун.
– Рядом с тобой, Повелитель, мне нечего бояться… – как-то не очень решительно проговорила Юмагас.
Тарег помолчал.
А потом негромко сказал:
– Моя опала – не случайность. Кто-то восстанавливает аль-Амина против меня. Боюсь, вскоре этот кто-то добьется успеха. Халиф труслив и боится собственной тени. А меня он боится больше всего. Страх рождает гнев, и вскоре этот гнев на меня изольется.
– Что ты хочешь этим сказать, сейид? – нахмурился джунгар.
– Что меня очень скоро уберут от двора, Джарир. И я не смогу быть рядом с тобой, Юмагас.
Девушка сморгнула и опустила взгляд. А потом резко вскинула темные ночные глаза и проговорила:
– Что ж, в таком случае я и мои скромные способности будут единственной защитой халифа. Да и тебе, сейид, из дворца я помогу лучше, чем из юрты в степи. Я не оплошаю, Повелитель. Юмагас – дочь великих ханов и великих волшебников, не пристало ей показывать спину опасности!
– Дочка… – начал было Джарир.
