Но девушка вскинула легкий синий рукав:
– Батюшка! Не ты ли учил меня: джунгары обращаются лишь в притворное бегство?
Старый полководец вздохнул и покачал головой.
– А если Юмагас победят в бою, в степи сложат песни о ее последнем бое, – твердо сказала дочь Джарира.
Отдала низкий поясной поклон, развернулась и пошла к усадьбе.
Глядя ей вслед, Тарег улыбнулся:
– Хорошая у тебя дочка, Джарир. Хотел бы я иметь такую.
Старый военачальник вдруг всхлипнул – и тут же вытер рукавом глаза:
– Приказывай, Повелитель!
– Да что тебе приказывать, Джарир. Ты и сам все знаешь.
– Эх, знаю, сейид…
– Ну, раз знаешь, Джарир, тогда сам и рассказывай. Что такого шесть лет назад ты увидел в карматской пустыне, что с тех пор, как хряк, засел на сытой должности и не ходил в военные походы?
Джунгар вздохнул.
А потом вытянулся и четко отлаял:
– Разрешите доложить, сейид?
– Разрешаю.
– В пустыне под Куфой тумен под моим командованием, имея двойное численное преимущество, атаковал силы противника, навязал ближний бой, но не сумел выполнить боевую задачу!
– Почему, Джарир?
– Во главе армии противника стояла демониха женского полу! На голове – золотая корона с рогами, в руке – копье, между ногами, чтоб они у ей отсохли, – лев величиною с корову! Сама армия состояла из тварей, лишь внешним обликом напоминающих людей! Это все, что я имею сказать, сейид!
Тарег помолчал и, наконец, выдавил:
– Рехнуться можно, Джарир. Ты еще кому-нибудь об этом рассказывал?
– Что ты, сейид! Они б меня на цепь в городской больнице посадили, как умалишенного!
– Понятно… – горько пробормотал нерегиль.
И вдруг зло выдохнул:
– Ашшариты двадцать лет мудохаются с карматами и до сих пор не поняли, что им противостоит нечисть. Боги, как я устал от человеческой дури!..
Иса ибн Махан невозмутимо отряхнул с рукава невидимую пылинку. Изразцовые цветы на стенах – колокольчик, трилистник, снова колокольчик, сердечко – рябили и расплывались. Голова побаливала, и извивы потолочной резьбы – прожилка за прожилкой, грозди и грозди желто- зеленых соцветий – садняще путались в его старых глазах.
Самийа продолжал орать как бешеный:
– Гребаные обезьяны! Тупые к тому же! Вам нужно сидеть на пальме, жрать финики и срать оттуда, а не притворяться, что вы двуногие и разумные! Я второй месяц пытаюсь вытрясти из твоего сраного барида, о ибн Махан, хоть что-нибудь путное и получаю в ответ дерьмо, дерьмо и дерьмо!!!..
Бумажки полетели начальнику тайной стражи в лицо, запорхав над ковром. С ковра кивали единороги Авесты, и на каждой полосе трижды повторялся зигзаг, похожий на молнию. Тайный символ – аждахак. Дракон, дракон, хищный дракон. Но на ковре был дракон из сказки. А настоящий, живой дракон стоял над Исой ибн Маханом и раздувал точеные ноздри.
Белые длинные пальцы нерегиля судорожно когтили рукоять меча. Ибн Махан покорно поклонился и принялся безропотно собирать бумажки. Рассказ о том, как этот враг Всевышнего за лишнее слово срубил голову Умару ибн Умейя, передавали с очень надежным иснадом.
Командующий плюнул ему на чалму и ушел по ковру обратно. И, сев на свою подушку, зло спросил:
– Ну? Что скажете, обезьяны? Вы двадцать лет – двадцать лет! – возитесь с карматами! Двадцать лет! Это кому сказать! Двадцать лет не можете справиться с бандой уродов и разбойников! А все почему?!..
Бледная морда нерегиля кривилась в непередаваемой гримасе: злющие глаза щурились, узкий нос раздувался, а губы желчно изгибались, показывая острые зубы. Вот чудище-то, да покарает его Всевышний…
– Потому, – прошипел самийа, – что вы не можете ответить на самые простые вопросы! Где, сучье семя, где сведения о колодцах и оазисах в Руб-эль- Хали! Где, я вас спрашиваю, уроды поганые!! Где?!
Со стороны, где плотной кучкой сидели бедуинские шейхи, раздалось почтительное покашливание. Нерегиль развернул острую морду к распрямившему
