распевала какая-то девочка в темноте. Голос ее был серьезным и сосредоточенным.
«Жаба, дрянь какая!» — «Мангуста» передернуло. Липкий туман, сгустившийся вокруг статуй, коснулся его холодными пальцами, погладил по плечам. Кононов едва не начал с криком отдирать от себя невидимые щупальца и не бросился сквозь кусты куда глаза глядят.
Страх, зримый воплотившийся страх, плавал вокруг места, где собрались дети, проникал туманом сквозь кожу, присасывался к сердцу. Теперь, когда Виктор одиноко стоял во тьме и прислушивался к певучим словам ребенка, он был уверен, что это вовсе и не считалка.
«Они заклинают кого-то, — подумал он. — Кого-то, кто притаился во тьме. Одинокий, адски голодный, имеющий тысячу чудовищных обличий. Как туман…»
с такой же серьезностью подхватил мальчишеский голос. Он произносил нелепые словечки медленно, тщательно проговаривая каждое. Словно боялся ошибиться.
Виктор, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, перед глазами плавают синюшные пятна и он сейчас сойдет с ума от ужаса, нащупал в кармане браслетик из бисера, который днем подарила ему маленькая девочка. Стиснул неровные бусины, потом подумал и натянул браслет на руку.
Отпустило. По крайней мере, он уже был способен думать, хотя и задыхался от неведомо откуда накатившей паники.
«Спокойно, я всего лишь стою в парке рядом с центральной дорожкой, ничего опасного не происходит, это только туман, — уговаривал себя Кононов, против воли сжимая надетый теперь на запястье оберег ладонью другой руки. — Нужно сделать несколько шагов вперед, я выйду на свет фонаря — где он, этот свет, кстати? — и там собрались дети, они играют. Мне просто нужно поговорить с этой девочкой, Светой, она что-то знает, расскажет, где искать Филимонова, и я оставлю их играть дальше, а сам пойду к себе в комнату, позвоню парням, напишу чертов отчет и уеду обратно в Москву. А этот туман, пронзительные детские голоса и неподвижные статуи останутся здесь…»
Что-то мелькнуло в воздухе — то ли тень летучей мыши, то ли что-то еще. Виктор поднял глаза и застыл: на него смотрела одна из статуй.
«Как она здесь оказалась, ее не было или я прошел чуть дальше?..»
Глаза истукана, слепые и белые днем, теперь, казалось, горели злым желтым огнем, толстые губы кривились в плотоядной усмешке. На мгновение оцепеневшему «мангусту» показалось, что статуя высунула черный жабий язык и облизнулась, ухмыляясь.
Ужас накатил с новой силой. Голова закружилась, ноги стали ватными.
«В тумане можно блуждать годами, — понял Виктор. — Так Филимонов и попался. Наблюдал за играющими детьми, возможно, подозревал что-то. Не зря он читал все эти книжки. Поймал кончик ниточки, пошел посмотреть. А может быть, его заманила та же ясноглазая девочка. Приходи, мол, дядя, мы тебе все расскажем. Объясним».
Виктор ясно представил, как невысокий темноволосый фээсбэшник идет, спотыкаясь, сквозь туман, вот он слышит звуки считалки, вот встречается глазами с гнусной жабьей мордой ожившей статуи и несется прочь от страшного места, а за ним по пятам следует что-то, чему нет названия. Алчные, призрачные тени, беспощадные в своей слепой алчности.
«Теплое, живое, боится, сожрать, сожрать… — В голове его зашелестели бесплотные голоса, обвиваясь вокруг ритма считалки, как ядовитые лозы, ползущие по шпалерам. — Тяжело лежать в земле неупокоенным, еле присыпанным ледяной комковатой глиной, давно умершим, давно, хочется теплого, хочется, чтобы боялись, сожраааать тебя!»
Виктор ощутил, как сердце, оглушительно трепыхавшееся, стукнуло еще раз и остановилось. Он машинально прижал руку к груди.
