А ведь и впрямь, зная, что она теперь знает, и желая избежать доли огневкой быть, согласилась бы она отдать свое девство кому другому, если бы не было здесь Венко?..
Об этом думать и вовсе не хотелось, с души воротило. Хотелось радоваться, что случилось то, что случилось!
А то огненное волхвованье как же? Вроде закляла она обручье, и что? Где оно теперь? Когда она выбралась тем утром из кучи золы и головешек, на ней были только обереги бабкины, и больше ничего. А Заринья обещала, что не потеряется обручье! Выходит, потерялось? Не получилось, значит, чего-то не хватило в ее волшбе.
А ведь и странная такая была волшба, и снимать заклятье, не зная, в чем оно, – тоже странно…
Велька сама не заметила, как заснула, сидя на крылечке и голову на колени уронив. Разбудила ее Синява, потрясла за плечо:
– Эй, просыпайся, девонька! Утро настало славное какое!
Да, настало утро, летнее, звонкое. Синява села рядом с Велькой, свежая, довольная, с мокрыми волосами, рыхло заплетенными в косу – видно, уже успела искупаться в том озере, на берегу которого стояла ее банька.
– Погляди-ка, что я отыскала. В пепелище было… в том, в твоем, – и она бросила Вельке на колени обручье с рысями, то самое, – гляди, как новое. Непростое, видно?
Велька кивнула, взяла серебряный ободок, погладила, и веря, и не веря. Ничуть обручье не изменилось и в огне не повредилось, зеленые глазки рысей так же сверкали.
Получилась, выходит, волшба? Проверить бы…
– Знаешь, я, оказывается, внучка оборотня из рысьего рода, он боярином был у рысьего князя, – сказала она Синяве, – и сестра княжича Яробрана по материнской крови.
– Из рысьего рода? – приподняла бровь Синява. – Но не оборачиваешься, да? Значит, могла бы в Нави и рысью становиться, но сила огневок в тебе перевешивает. А может, еще и все свои обличья научишься принимать, кто тебя знает?
– А ты, значит, из волков?
– Прабабка была волчицей. Дети ее уже не оборачивались, а жаль. Я бы не отказалась. От второй личины много пользы бывает, – Синява вздохнула, – ты сказала, что сестра Яробрана? И с чего взяла?
– Заринья сказала… ну, огневка, жар-птица, что мне улететь помогла. Мы из одного рода.
– А… И что же она именно сказала, не помнишь? – волхва нахмурилась, размышляя.
– Не помню, – призналась Велька, – слово в слово не припоминается что-то.
– Вот что. Я не всегда тут, в глуши, сижу, иногда выбираюсь далече, по разным своим делам, – она улыбнулась, – знаю кое-что. И знаю наверняка, что Яробран Веренеич, кариярского князя сын – от второй жены его, княгини Заледы, рысьей княжны, а никак не боярышни. Значит, если рысий князь тебе не дед, то и ты Яробрану не сестра.
– Яробран Веренеич – сын рысьей княжны? – медленно повторила Велька. – Матушка моя! – она со стоном уронила голову на колени, сжав виски пальцами. – Меня же предупредили, чтобы ушам своим не верила! Опять все просто, а я и не догадалась, глупая. Они, значит, настоящими именами назвались, но поменялись ими! Сын рысьей княжны нынче Иринеем зовется. А настоящий Ириней… что ж, я теперь знаю, кто он!
Велька выпрямилась, глаза ее возбужденно блестели.
– Но… как же? Он ведь говорил, что проклятье на себе испытал. И он с виду не младший! И говорили, что Велемил годами всех старше! А получается, что он – Ириней? Не понимаю.
Синява глядела с усмешкой.
– А ты поразмысли. Если, к примеру, Ириней не нынешнего князя сын, а его брата старшего? Он, значит, старшим сыном князя был, и проклятье было на нем. А потом отца его не стало, а он был не в возрасте, значит, отцов брат княжество принял, как всегда в таких случаях и бывает. А проклятье перекинулось на старшего сына уже другого князя.
– Значит, он когда-то проклятым был, а теперь нет на нем никакого проклятья? Вот ведь… – Велька дух перевела, улыбнулась, – не знаю, огорчится моя сестрица или обрадуется? Она и проклятья страшится, и, я думаю, все же за старшего княжича замуж хочет, чтобы когда-нибудь княгиней стать.
Синява рассмеялась весело, руками развела:
– Поживем – увидим. Давай-ка, сходи на озеро искупайся, а потом поутренничаем[46], и путь нас ждет неблизкий. Отведу тебя тайной тропой, но и так по лесу без дороги пошагать придется.
Озерцо было небольшое, круглое, как блюдо, наполовину заросло кувшинками. От баньки в воду вели деревянные мостки. Вода оказалась студеной, сначала обжигала холодом, но вскоре Велька обвыклась и плескалась с удовольствием, на берег не торопилась. А когда поплыла к мосткам, чтобы вылезать, вдруг чьи-то руки схватили ее за лодыжки.
Нечеловеческие руки, холодные, на водяные струи похожие.
Велька испуганно дернулась, вырвалась из холодных пальцев, а рядом смех раздался серебристый, и вынырнула голова.
