Не верилось ей в такое. А объяснять и он, похоже, не хотел ничего. Как сговорились все!
Из-за угла кметь вышел с факелом в руках, они замерли, и парень почти мимо прошел, да вдруг заметил что-то, остановился, всматриваясь, шагнул к ним.
– Эй! Кто тут?
– Иди себе. Не мешай, – небрежно отозвался Венко.
– Назовись!
– Явор, из Кнутова десятка.
– А-а… кариярец ты, понял, – и парень шагнул было дальше, да вдруг опять остановился: – Да я тебя только за тыном видел!
– Обознался ты, дурила! – рассмеялся Венко. – Иди уже, надоел! – и отвернулся, Вельку загораживая.
Теперь он был насторожен, напряжен. А Велька, та просто испугалась.
– Уйду я, но покажись. Нужна мне больно твоя девка! Покажись, говорю, а то парней позову, – настырный кметь направился к ним.
– Тихо, – Велька быстро освободилась от объятий, когда до кметя было три шага, щелкнула пальцами, в мыслях пробормотав заговор, кметь тихо осел на землю.
– Ну вот, – Венко подхватил его, отнес за угол и положил у стены, – когда очнется-то?
– Скоро. Иди, Венко, уезжай.
– Люба моя, – он тихо смеялся, – ну и как с тобой меньшицу заводить, сама подумай? – он опять потянулся к ней, но Велька отпрянула.
– Уезжай. Прощай, Венко. И себя береги. Я хочу знать, что ты жив и счастлив.
– Хорошее прощание. Не буду я без тебя счастлив, да и живым быть тоже не радость, если без тебя. Скоро опять свидимся, жди.
– Не надо, Венко, – княженка решительно покачала головой, – я к тебе не выйду, на людях увижу – не признаю. Больше не приезжай. Прощай, Венко.
– Поцелуй меня. Только раз, а то не уеду, не проси, – он подошел, обнял опять, – а поцелуешь, и сразу простимся. Мм? – и он поцеловал ее так же, как тогда, в купальскую ночь, крепко, горячо и жадно.
И долго бы поцелуй этот длился, но княженка сама Венко оттолкнула, шустрой белкой метнулась к крыльцу. Нырнула в приоткрытую дверь, заложила засов и замерла, прислонившись лбом к толстым доскам.
И что это сейчас было? Чудо чудное. Как он здесь очутился, как смог? И как обратно, до своих, доберется? И только душу разбередил, зачем? А она тоже хороша! Нет чтобы сразу его прогнать…
Тихо-тихо пробралась Велька к своему месту на лавке, переступая через посапывающих на полу на соломе челядинок, сбросила верхицу и легла. Но заснуть так и не сумела до самого рассвета.
Утром Велька боялась переполоха: и что станут говорить про чужака в стане, и вспомнит ли их тот кметь, и доложит ли старшим. Но нет, ничего такого не было. Может быть, парень очнулся под стеной избы и сам уже не был уверен, что видел?
А Венко…
Как легко он назвался чужим именем, настоящим, не выдуманным. Откуда его узнал? Значит, знался с кариярцами, пока те в Верилоге гостили? Или слышал имя это на пиру в ту единственную ночь перед отъездом?
Ладно уж. Обошлось, и хорошо.
Другое случилось: Любица заметила непорядок с Велькиной косой. Постояла, посмотрела, как Малка княженку расчесывает, а когда та взялась заплетать – остановила и склонилась к Велькиному уху:
– Ты что, барышня, с волосами натворила?
– Ты тоже заметила? – вздохнула Велька.
Если кто-то и впрямь взялся потихоньку завладеть ее волосами, то вряд ли это означает что-то хорошее.
– Это не я, – пояснила она тихо, – я только раз отрезала немного, когда мы с тобой Волкобоя на оборотня испытывали, и в печи сожгла.
– Да зачем?..
– Для баловства. На себя заговор прочитала. Меня раньше, бывало, лиской звали… вот и решила испытать, есть в том что-то?..
– Ну и удумала! – махнула рукой боярыня. – Все равно, тогда я не заметила ничего. А вчера? А второго дня?
– Нет, конечно!
Вчера за Велькиным одеванием боярыни не следили, их отвлекла Чаяна: то ли разбилось что-то у нее, то ли потерялось. Велька тогда, пользуясь суматохой, сама заплела себе косу, попросту заплела, не вплетая ни бус, ни лент. И даже не глянула, насколько волосы длинны… потом только заметила, ночью.
Странно это. Она же одна не бывает, всегда на глазах и у ближних боярынь, и у челядинок, и еще у кучи народу, устала уже от постоянного этого пригляда! А спать ложится – рядом всегда сестра, и боярыни, опять же, и челядинки. Что, кто-то из своих стал бы ей волосы резать?
