вас убить.
– Или они, или я, верно?
– Нет, ваше высочество. Они. Никаких «или».
Не зная, чем ответить на эту смертельно серьезную уверенность, я сглотнула и вошла в свои покои.
– Ваше высочество. – Зин кивнул мне, когда я вошла в дверь.
– С возвращением. Нам тебя не хватало.
– Ваш обед готов, – ответил он.
– Сначала я хочу переодеться. – Я наставила на него палец. – А потом – услышать твой отчет.
Зин поклонился.
Я остановилась в дверях спальни.
– Во имя пламени… – Я проглотила ругательство, когда Стася выпрямилась и испуганно посмотрела на меня.
– Мэм? – Цветы у нее в руке дрожали. – Вам не нравится? Зин сказал…
Обернувшись, я ткнула пальцем в сторону Зина.
– Ваша работа?
Он был так же ошеломлен, как и Стася.
– Эммори говорил, что вы… Да, мэм. Если вам не нравится, мы уберем ее.
Я помотала головой. Слезы не давали мне говорить, и я отвернулась. Я вошла в комнату и упала перед статуей Ганеши, появившейся на столе темного дерева в углу.
Она была великолепна. Совершенна. Именно такую я выбрала бы сама. Рука затрепетала, когда я протянула ее и коснулась Его поднятой ноги.
Это сделали Эммори и Зин. Как и Портис, они поняли меня – настоящую, а не ту, что описана в составленном сыщиками обширном досье. Видимо, Эммори слышал мою клятву Ганеше и передал информацию Зину до его возвращения.
Слезы текли по лицу, но я не обращала на них внимания. Последний кусочек разбитого сердца встал на место с тихим щелчком. Статуя совершила то, в чем я так нуждалась, – с легкостью разорвала сковывавшие меня кандалы напряжения и тревоги.
Мои сыщики так быстро превратились для меня в эталон поведения… Зин никогда не сомневался во мне, в отличие от Эммори, но я начинала думать, что он помог бы мне сохранить рассудок даже в самые тяжелые дни.
Всего за несколько недель я начала доверять этим двоим так же, как доверяла Портису после многих лет, проведенных вместе. Я не могла объяснить этого, не хотела даже пытаться разобраться в этом, рискуя, что все вокруг меня рухнет. В этом не было никакой логики – просто такова жизнь.
Сквозь звон в голове просочилось шиканье Стаси, выгоняющей всех остальных из моей спальни.
– Мэм?
Ее голосу предшествовал аромат чая, запах пряностей отогнал воспоминания, помешав мне полностью выудить их из памяти.
С улыбкой я взяла чашку.
– У них здорово вышло.
– Да, мэм. Мне сказать им об этом?
– Да, будь добра. Скажи Эммори, что через минуту я приду обедать, а то он начнет нервничать.
Когда дверь закрылась, я низко склонилась перед алтарем и прошептала мантру, которую помнила наизусть. Поцеловав кончики пальцев и прикоснувшись к ноге Ганеши, я встала и начала разматывать этот розовый ужас длиной в милю, в котором страдала с самого рассвета.
Я решила не звать Стасю и переоделась в черные брюки и простую белую рубашку. Они сидели гораздо удобнее, чем сари, которое я только что сняла.
– Альба, какова вероятность всеобщего негодования, если мы устроим коронацию сегодня вечером? – спросила я, вернувшись в гостиную.
Вместо того чтобы сразу отмахнуться от моего вопроса, Альба принялась всерьез обдумывать ответ, и я немного удивилась. Она склонила голову набок, сосредоточенно глядя в окно, и поджала губы. Я уже знала: это означает, что она перебирает варианты, и воспользовалась возможностью разжиться едой.
Взяв у Эммори бокал алькариксского виски, я ухмыльнулась. Он бросил на меня все тот же взгляд и оперся бедром о стол. Не обратив на это внимания, я плюхнулась в кресло и взяла вилку.
– Не думаю, что это выполнимо, ваше высочество, – наконец ответила Альба. – В принципе нам нужно только, чтобы кто-то возложил корону вам на голову, а матриархи поклялись в верности. Но подготовительная работа… и все слухи, которые возникнут из-за такой поспешности…
Она умолкла и чуть пожала плечами.
Мы пребывали в подвешенном состоянии, и позиции наши были крайне уязвимы, пока на троне сидела мать с ее неустойчивой психикой. Что еще хуже, политическая поддержка у меня была не настолько велика, чтоб я могла позволить себе начать правление с нарушения обычаев.
