– Илай, что с тобой? – окликнула брата пятнадцатилетняя белокурая Ладица. – На тебе уже который день лица нет!
Илай обернулся на голос.
– На что похож рот? – рассеянно спросил он. – Обычный рот. На что?
– Ни на что, – удивилась сестра. – Зачем тебе это? Ты бы лег поспать, Илай. Ляжешь? Ну пожалуйста, ради меня! На тебя смотреть больно.
Илай оглянулся по сторонам.
– Понимаешь, – прошептал он. – На что похож рот, крайне важно. Неимоверно важно, поверь. А я никак не могу сообразить.
– Ну, например, на пасть, – улыбнувшись, сказала Ладица. – У людей рот. А у волков, – она засмеялась, – пасть, чтоб им всем пропасть.
Илай охнул. Обнял сестру за плечи, наскоро поцеловал в лоб и умчался.
– Пасть – пропасть, – бормотал он, сбегая по узкой лестнице в подвал. – Что-то в этом есть, точно есть. Два разных слова одинаково звучат. Они созвучны. А если найти другие, но тоже сходно звучащие?..
Пасти. Волчьи пасти. Собачьи. Звериные. Теперь двери. Дубовые. Тяжелые. Резные. Старинные. Илая внезапно осенило.
Подвальная дверь распахнулась, будто ее со всей силы пнули ногой. Илай долго стоял на месте, осмысливая произошедшее. Затем довольно потер руки и зашагал прочь.
С заколоченной, приржавевшей к петлям дверью заброшенной пекарни на восточной окраине города он бился с неделю. И уже готов был сдаться, но неожиданно сложил в уме созвучные строки.
Двери отворялись теперь перед Илаем одна за другой. Сами по себе слетали засовы, без всяких ключей отпирались замки. И – зажигались свечи.
Слова и сравнения! Созвучные слова и необычные, неожиданные сравнения, вот в чем все дело, – вывел для себя Илай. – Созвучиями и силой слов можно чинить мир. А значит… А значит, можно и его изменять.
Есть все же некое очарование в варварском городе, думал Тао, мерно покачиваясь в седле. В гончарных и кожевенных мастерских, пристроенных к дощатым и бревенчатым жилищам. В ветряках на склонах пригородных холмов и мельничных колесах на речном берегу. В приземистых скобяных лавках и шумных питейных заведениях. Мимо одного такого Тао как раз сейчас и проезжал. В открытое окно были прекрасно видны творцы четвертой череды Флао и Алео, расправляющиеся с кислым местным пойлом в глиняных кружках. Тао поморщился – сам он предпочитал тонкие отечественные вина, за которые платил немалые деньги купцам с торговых судов.
– Господин творец! Господин творец!
Тао повернул голову. К нему неуклюже семенил выряженный в обноски оборванец из тех, кому позволили освоить местную грамоту и с грехом пополам заучить расхожие слова великого языка творцов.
– Лошадь. Конь, – оборванец запнулся и принялся чесать в затылке, – плохо ходить. Не бежать. Э-э… Хромать, – вспомнил он наконец нужное слово. – Левый вперед нога.
Тао бросил оборванцу медяк. Спешился, осмотрел конское копыто, сносившуюся подкову и досадливо крякнул. В задумчивости он не обратил внимания на недомогание породистого жеребца, которого выписал из метрополии, потратив полугодовое жалованье.
Подкову можно было исправить примитивным творением, но настроения тратить слова на подобный пустяк у Тао не было.
– Любезный, – обратился он к полуграмотному оборванцу, – как тебя по имени?
– Эшмай, господин творец.
– Нет ли поблизости кузнечной мастерской, любезный Эшмай?
Кузница оказалась неподалеку. Оборванец, изнемогая от услужливости, в поводу повел к ней жеребца. Тао неспешно зашагал следом. Остановился в воротах. Осмотрел добротное, сложенное из жженого кирпича строение с островерхой треугольной крышей. Примыкающий к ней жилой дом в два этажа с резным крыльцом и белеными ставнями. Перевел взгляд на кузнеца в дверях мастерской – дюжего молодчика, кряжистого, с угрюмым лицом и мосластыми, бугрящимися мышцами ручищами.
– Мастер звать Трой, – залебезил оборванец Эшмай. – Очень шибко работать.
Тао кивнул. Шагнул в створ ворот, выудил из кармана пригоршню имперских монет и бросил под ноги кузнецу. Сумма наверняка в несколько раз превосходила цену за немудреную работу, но скупиться и торговаться Тао не привык.
Кузнец подобрал монеты, коротко поклонился и скрылся в мастерской. Тао недовольно поморщился – этот Трой с мрачным лицом и дерзким взглядом решительно ему не понравился. Покорности и угодливости в кузнеце не было ни на грош.