коммуняка!» И отправит в гестапо.
Или эту, тайную полевую жандармерию вызовет. В общем, устроит веселую жизнь. Тимофеева передернуло.
По ту сторону фронта было не так опасно. Там могли в атаку послать, а здесь… А здесь каждый встречный опасен.
Не выстрелит, так попытается задержать. Или просто настучит оккупационным властям в надежде получить рейхсмарки за свою благонадежность.
Виктор разворошил сено. Оно было сухим и колким. Кое-как закопавшись, Тимофеев «прикрыл дверь», загребая солому.
Залег. Потом вспомнил про пайку и обрадовался.
В его котомке хранилась не только банка мясных консервов, но и «открывашка» – немецкий окопный нож. Неведомо как он оказался у Якушева, чей-то трофей. Тимофеев попросил «ножик» хлеба нарезать, Якушев дал, а обратно свое орудие не получил.
«Мало того что дезертир, так еще и крысятник…»
Переморщившись, Виктор вскрыл банку и ножом поддел аппетитный кусочек. Действовать приходилось в полной темноте, но манящий запах не дал ошибиться.
Умяв мясо с хлебом, Тимофеев осторожно сунул банку в рюкзак – на завтрак. Чайку бы… Ага, с тортиком!
Вздохнув, Виктор поерзал, устраиваясь поудобней.
Сейчас его решимость как-то подтаяла. Он находился на вражеской территории, где все представляло опасность. Но не возвращаться же!
Ныне угрозу несут оба направления движения. Пойдешь ли ты вперед или двинешься назад, без разницы. А раз так, лучше продолжать шагать избранным курсом.
Ты же хотел приключений на нижние «девяносто»? Вот ты их и получил. Наслаждайся теперь!
Или он был не прав? В чем-то, возможно, да, но признать правоту Исаева Виктор однозначно не мог. Это было уж слишком.
Они, видите ли, не могут бросить своих однополчан! Да ерунда это все. Каких однополчан? Из 145-й дивизии? Так нет уже такой дивизии! Те, кто остался, пополнили личным составом 149-ю. А их, хреновых попаданцев, вообще в 316-ю законопатили, ко всем этим киргизам да казахам. Они, что ли, однополчане? Чё смеяться…
Это просто у Марлена комплекс вины развился на почве знакомства с фронтовиком, с «Дедусом». А то как же…
Деды-то воевали, немца били, а он год прослужил, и всё на этом.
И что теперь? Или тем дедам так это надо было – на фронт идти?
Призвали того же Павла Иваныча, он и пошел. На войну.
Повезло старому, жив остался. А миллионы давно уж сгнили.
Поправка: сгниют.
Случись война в его времени, разве не отправились бы многие на фронт? Ну, его бы папочка уберег… Хотя…
Кто его знает? Вон у самого Сталина оба сына в армии. Один – летчик, другой – артиллерист, кажется. Воюют.
Просто не подгнила еще «элита», ее только-только тронуло тление. После войны развезет всех этих высокопоставленных начальничков.
Это у Сталина, когда его похоронили, ничего не осталось в наследство – ни дач, ни счетов в швейцарском банке, одна лишь старая шинель. Вот только другие «микровожди» не согласны жить без корысти, а лишь идеи ради.
Скоро эти «люди в черном», с пузатыми портфелями и в непременных шляпах, заполонят все министерства, заселят высотки, займут «ЗИСы» и станут жить-поживать да добра наживать. Много добра, девать некуда.
Потому и «перестройку» затеют, что нахапают больше, чем смогут унести, надеть или съесть. Возжелают обратить свое добро, «нажитое непосильным трудом», в капитал…
Виктор резко пошевелился. Хватит размышлизмов! Спать пора.
А не спалось.
Поморгав на видимую звезду, Тимофеев сомкнул веки.
Как же ему быть-то? Нет, до портала он доберется обязательно и уйдет отсюда. А потом-то что?
Разве забудешь все, что здесь с ним случилось? А что случится с Марленом? Может, он и убережет Мишку, и в 44-м того не похоронят, так ведь война! Вон как та бомба – хлопнулась рядом и не взорвалась. Абанин говорит, это взрыватель не сработал, слишком низко «Юнкерс» пролетел. А вот взял бы сотней метров выше – некому было бы в стогу ховаться…
Но даже если Марлен выживет… Он же обязательно вернется, и Мишку притащит, хоть тот и упираться станет. И что будет тогда?
Как Краюхин предлагал – уехать подальше, чтоб не встречаться? А толку? Он-то будет знать, всегда будет, что вот – двое остались, а один ушел. Бросил…
Тимофеев поворочался и незаметно задремал.
Разбудил его сильный шум – грохот, лязг, взревывавший гул моторов. Подскочив с громко бившимся сердцем, Виктор огляделся, потом торопливо разрыл сено.
