Гданьская резиденция началась с широкой платановой аллеи, высаженной еще при Казимире Чернобородом. Ныне деревья разрослись, переплелись ветвями, и сквозь прорехи в зеленом пологе их проглядывало синее небо.
– До чего здесь… мило, – сказала Ядзита, убирая, наконец, шитье. – Мне прежде не доводилось бывать в королевских дворцах…
– И сейчас не доведется. – Габрисия разглядывала белую розу на тонком стебле. Держала ее на вытянутой руке, двумя пальчиками, словно опасаясь, что роза эта способна причинить ей вред. И выражение лица Габрисии было таким… странноватым, смесь легкой брезгливости и удивления. – Вы же не рассчитывали, что нас там поселят?
– Да?
Кажется, именно на это Ядзита и рассчитывала.
– Традиционно для конкурса отводят Цветочный павильон…
– Павильон? – Панночка Белопольска выпятила губу. – Я не желаю жить в павильоне…
– Это лишь название.
Габрисия умела улыбаться по-доброму, а розу обронила, и вряд ли случайно…
– Цветочный павильон – это небольшой дом на территории. Обычно там размещается принцесса со своим двором… его еще Девичьим домом называют…
…уточнять, что возведен был Цветочный павильон прадедом его величества и вовсе не для любимой дочери, Габрисия не стала.
Двухэтажное белое, словно из кондитерского крема вылепленное здание. Зелень лужаек, пестрота цветочных клумб. Темные окна за узорчатыми решетками смотрят настороженно, недоверчиво, словно оценивая гостей. Сочтет ли дом их достойными?
Себастьян поежился.
Пахло гнилью, но… запах был едва уловимым и явно несвежим. Он исходил от левого единорога, который выставил ногу, не то пытаясь подняться, не то изображая поклон… и еще от лестницы… от дверей, узорчатого паркета, пробиваясь сквозь привычные ароматы воска и пива… небось мебель протирали, пытаясь вернуть ей, несомненно роскошной, но постаревшей, достойный вид.
– Добрый день, панночки, – выступила вперед дама в сером платье.
От нее, к счастью, пахло розами.
…а от зеркал – той же гнилью, и Себастьян заметил, как поморщилась эльфийка. Неужели чует? Наверняка… руку протянула, но зеркальной глади, в которой отражалась она сама, не посмела коснуться.
Нехорошее местечко.
И надобно отписаться Аврелию Яковлевичу… случайно ли сие? Или, быть может, в хитром плане охоты на колдовку что-то да не предусмотрели?
– Зовут меня панна Клементина. – Дама осматривала каждую гостью, не стесняясь ни своего любопытства, ни показного смущения панночек. – И нынешний месяц вы проведете под моею опекой. Кроме, конечно, вас.
Панна Клементина указала на Греля.
– Не знаю, кто вы такой, но в Цветочном павильоне мужчинам нет места.
От холода, прозвучавшего в этом голосе, Себастьян поежился.
– Я… – Пан Грель изобразил поклон и попытался припасть к ручке суровой дамы, но та лишь брезгливо поджала губы. – Я помощник панночки Евдокии, и…
– И меня это интересует мало. Будьте любезны покинуть дом.
– Но…
– Уверена, вас разместят со всеми удобствами. Его величество всегда заботятся о своих гостях.
Пан Грель воззрился на Евдокию, которая лишь плечами пожала. Спорить с панной Клементиной она не собиралась и, сколь Себастьян понял, подобному повороту дела была лишь рада. И Грель, поджав губы, с видом крайне недовольным удалился.
– Надеюсь, я ясно выразилась. – Панна Клементина еще раз окинула подопечных взглядом. – Братья, отцы, кузены, поклонники, женихи и друзья детства не должны появляться здесь. Ни на час, ни на десять минут, ни даже на пять. Таковы правила. И за нарушение их я имею полное право указать вам на дверь. Естественно, сие будет означать, что конкурс для вас закрыт.
– А вот у нас в городе…
Ледяной взгляд панны Клементины заставил Тиану замолчать.
Почти.
– …нравы не столь строгие.
– Не знаю, откуда вы прибыли, панночка, но если хотите, можете туда вернуться…
До Себастьяна долетели тихие смешки.
– Алмазный венец и звание королевы – это не только слова, но и величайшая ответственность. На ту, которая удостоится высокой чести, будут
